Томас Баррон - Потерянные годы [litres]

Я построю плот! Может быть, именно это самое дерево, которое уже однажды помогло мне, сможет помочь мне снова. Может быть, тот самый прилив, который когда-то принес меня к берегу, унесет меня обратно, в море. Мне нужно было только верить. Просто верить. В дерево. В морские волны.

Мне нечего было терять, кроме собственной жизни.

Я соорудил свой плот из собранных на пляже сучьев старого дуба, связав их полосами коры, как канатами. Мне приходилось полагаться исключительно на ясновидение, и я часто ошибался в размерах деревяшек и прочности узлов. Но все-таки мой плот рос, к нему добавлялась ветка за веткой. Посередине я установил большой кусок дерева, отломленный от бывшего дупла; из него получилось сиденье с изогнутой спинкой, в котором я мог устроиться. И, наконец, я обвязал края плота несколькими длинными полосами водорослей, найденными среди камней.

К тому времени, как я закончил свою работу, солнце уже начинало садиться. Я подтащил свой жалкий плот к воде. Но прежде чем столкнуть плот в море, я, повинуясь минутному порыву, бросился обратно к лужице, где плавала раковина. Я вытащил ее и положил неподалеку на песок в надежде, что рак снова придет сюда и найдет свой дом.

Я вошел по колено в холодную воду под резкие крики чаек; мне чудилось, что они смеются надо мной. Прежде чем взобраться на свое утлое суденышко, я помедлил. Во мне боролись противоположные чувства. Я стоял на границе – на границе суши и моря, прошлого и будущего. На мгновение я утратил свою решимость. Вода плескалась у моих коленей – та самая вода, в которой я однажды едва не утонул. Может быть, я поторопился? Может быть, надо вернуться на берег и придумать более надежный план?

В этот момент я заметил на останках старого дуба золотые отблески. Лучи заката коснулись ствола, опалили его огнем. Это зрелище напомнило мне о другом дереве, охваченном пламенем, пламенем, которое еще горело где-то глубоко внутри меня. И я понял, что обязан попытаться узнать ответы на свои вопросы.

Я подтянулся и забрался на плот. Устроился в деревянной «чаше», скрестил ноги. В последний раз я оглянулся на черные утесы, затем повернулся в сторону открытого моря. Опустив ладони в ледяную воду, я какое-то время греб, пока у меня не устали руки. Заходящее солнце стояло еще довольно высоко и согревало мою влажную кожу, отражалось в воде, которая сверкала всеми цветами радуги, неразличимыми для меня. Но несмотря на то, что я не мог видеть море по-настоящему, я чувствовал, что под поверхностью воды как будто пляшет розовая сеть, унизанная золотыми искорками.

Отлив уносил меня все дальше от берега, ночной бриз дул мне в спину. Я понятия не имел, куда может принести меня море. Мне оставалось только одно: довериться ему.

Я вспомнил древних мореплавателей, о которых я слышал от Бранвен – Брана Благословенного [25] Бран Благословенный – в валлийской мифологии король Великобритании. , Одиссея и Иону. И подумал, что никому на всем белом свете, кроме Бранвен, нет дела до того, чем закончится мое морское путешествие. Мне захотелось, чтобы поскорее пришел день нашей встречи, чтобы я смог рассказать ей обо всем. Но в глубине души я был твердо уверен в том, что никогда больше ее не увижу.

Мимо плота в поисках ужина пронеслась черноголовая чайка, едва касаясь волн крыльями. Птица издала пронзительный вопль, сделала вираж в сторону плота и уселась на обрывок водоросли, свисавший с его края. Птица вонзила клюв в зеленую прядь и начала яростно дергать и кромсать ее.

– Пошла прочь! – Я замахал руками. Меньше всего мне сейчас хотелось, чтобы мой убогий плот уничтожила голодная чайка.

Чайка выронила водоросль, снова крикнула и, поднявшись в воздух, принялась кружить у меня над головой. Несколько секунд спустя она села – на сей раз мне на колено. Глаз птицы, показавшийся мне желтым, как солнце, пристально уставился на меня. Затем, видимо, заключив, что я слишком крупный (или слишком жесткий), чтобы составить готовый ужин, чайка наклонила свою черную голову, поднялась в воздух и полетела в сторону берега.

Глядя ей вслед, я зевнул. Непрерывная качка нагоняла на меня сон, к тому же я был утомлен после нескольких дней перехода из Каэр Мирддина. Но я знал, что спать нельзя. Я мог свалиться в воду или, хуже того, упустить что-нибудь важное.

Я попытался отдохнуть, не засыпая. Я свернулся в клубок, положил подбородок на колени. Для того, чтобы не уснуть, я сосредоточил «взгляд» на медленно опускавшемся солнце. Огромный пылающий шар уже коснулся горизонта, и на волнах, справа от моего плота, дрожала огненная полоса. Она походила на дорогу, вымощенную золотом, на путь через волны морские.

Я подумал: хорошо бы узнать, куда ведет эта дорога. И куда ведет меня мой путь.

Я оглянулся: оказалось, я отплыл уже довольно далеко от берега. Бриз утих, но плот продолжал двигаться вперед, и я сообразил, что, должно быть, поймал какое-то течение. Плот сильно раскачивало, меня постоянно окатывали брызги. Несмотря на качку, плот держался, бревна не разваливались. Облизнув губы, я почувствовал вкус соли. Снова опустил голову на колени и невольно зевнул.

Гигантское алое солнце окрасило облака в цвета заката, которые я мог различить лишь смутно. Очертания солнца были видны яснее; оно постепенно исчезало за горизонтом. И вот настал миг, когда оно растаяло вдали, словно мыльный пузырь, который, наконец, лопнул.

Но я не заметил наступления темноты – меня одолел сон.

Разбудила меня попавшая на плот холодная вода. Наступила ночь. Россыпи звезд окружали тонкий серп луны – такого узкого серпика мне никогда не приходилось видеть. Я прислушался к вечному плеску и шелесту моря, к ударам волн о дерево. Меня пробрала дрожь, и я плотнее прижал колени к груди. Мне оставалось только ждать появления того, что приберегло для меня море.

Когда за спиной у меня взошло солнце, я обнаружил, что берег Гвинеда исчез. Не было больше видно даже самых высоких скал. Лишь едва заметное облако вытянулось, точно вымпел, далеко над горизонтом – я решил, что это вершина Ир Видва, но не был в этом уверен.

Я заметил, что одно бревно почти отвязалось, и поспешил укрепить его. Тянулись минуты и часы, у меня онемела спина и ноги, но я не мог встать и потянуться из боязни, что плот перевернется. Волны каждую секунду обдавали плот. Солнце, светившее в полную силу, жгло мне затылок. А рот и горло жег еще более сильный огонь, с каждой минутой пылавший все яростнее. Никогда в жизни мне не приходилось испытывать такой жажды.

На закате я заметил кучку каких-то крупных, но изящных существ, которые появлялись из волн, затем ныряли обратно. Их было семь или восемь, но они двигались, как одно целое, подобно волне, которая то наступает, то отступает. Когда плот мой приблизился к ним, они развернулись и описали круг вокруг меня. Они обогнули меня один раз, второй, третий, то выскакивали из пены, оставленной ими же самими, то вновь ныряли в воду.