Сергей Волков - Пастыри. Последнее желание

Беседовали в основном о жизни и о погоде. Баба Кача огорошила Яну, да и Громыко тоже, своим предположением, что в изменении климата повинны российские спецслужбы.

– А как же. Нам Запад в прямом бою нынче не одолеть никак. Так мы хитростью, исподволь. Льды все потают, Гольфстрим в сторону отвернет. В Европе морозы настанут, Америку торнады всякие и наводнения замучат. Все сосчитано, еще Отто Юльевич покойный этим занимался… – баба Кача кивнула на фотографии.

– А как же льды-то растопить? Каким методом? – улыбнулся Громыко и тут же получил уверенный ответ:

– Все просто, Николаша. Если опылять лед сажей, он и потает. Черное, оно ведь тепло, лучи солнечные притягивает, нагревается лучше, чем белое. Вот тебе и весь метод. Ну, а сажи-то у нас много, на всю Арктику хватит…

Яна и Громыко переглянулись, пожали плечами. Понять, шутит баба Кача или говорит серьезно, было трудно.

После третьего стакана чая хозяйка прихлопнула сухонькой ладонью по крахмальной скатерти:

– Извини, Николаша, и ты, Януша, но время, как говорят проклятые империалисты, – деньги. Дела у меня, так что выкладывайте, за чем пожаловали. Просто так в гости ко мне только те ходят, кого я сама зову…

Откашлявшись, Громыко поглядел улыбающейся старушке в глаза:

– Нам две швейные машинки, два молотка и шишек штук пять надо. И чтобы не залапанных.

– Уу-у-у! – рассмеялась баба Кача сухеньким старушечьим смешком. – Ну ты умеешь удивить, Николаша… Что, на большую охоту собрался?

– На большую, Екатерина Владимировна. На очень большую…

– Да-а, задал ты мне задачку… – хозяйка поднялась, открыла книжный шкаф, задумчиво оглядела корешки книг. Яна приподнялась и через плечо бабы Качи увидела, что подбор литературы у бывшей диверсантки был более чем странен: на одной полке соседствовали «Красное и черное» и «Старик Хоттабыч», сочинения маркиза де Сада и «Малая Земля» державного бровеносца.

– Пожалуй, вот что я тебе могу предложить! – баба Кача стремительно повернулась, держа в руках томик Андре Жида. – Значит, пиши адресок, майор. Железо не новое, но чистое и в порядке.

Тебе в самый раз будет. Да, и оплата. Он деньгами не берет, рыжье в основном и камушки. Потянешь?

– Я-ни-ч-го-не-п-няла! – кипятилась Яна, когда они возвращались к метро. – П-чму-к-нги? П-чму-А-нри-Ж-ж-д?

– Почему именно эта книга, я не знаю. А вообще-то, это – никакие не книги. Ну, то есть, книги, конечно, только стоят они там не как книги. – Громыко усмехнулся, закурил. – Это – картотека ее, ясно? Ну, каждая книга обозначает что-то – человека или информацию какую-то. Баба Кача все хранит в памяти, а книги – ключики, понимаешь?

– Ни-чего-го-се-бе… – протянула Яна изумленно и замолчала, видимо переваривая услышанное.

Адресок, записанный Громыко, оказался более чем странным. «По норам ползти придется, – предупредила на прощание гостей баба Кача. – И еще: человек, к которому идете – чудной. Без нужды не пытайте, паролю скажите, возьмете, что надо – и аля-улю. Понял, Николаша?»

Николаша понял. И теперь, приехав на восточную окраину Москвы, про себя удивлялся, как много, оказывается, существует в этом вроде бы привычном и знакомом мире такого, о чем никто лишний, посторонний знать не знает и ведать не ведает.

Их с Яной путь «по норам» начался в неприметной бетонной будке неподалеку от кинотеатра «Киргизия». Стальная дверь в серой стене, ключ, хитро заныканный над дверью, возле забранной нечастой решеткой отдушины, так, чтобы и изнутри можно было достать или на место положить.

В будке обнаружился пыльный холодный трансформатор гигантских размеров, катушка с кабелем и люк в полу. Подняв ржавую тяжелую крышку, Громыко заглянул в дохнувшую стылым холодом темноту и выругался.

– Ф-нарик? – понимающе опечалилась Яна.

– И не говори, бляха-муха. Ну баба Кача… Удружила! – впрочем, злился Громыко больше на себя самого, ведь, если разобраться, старая диверсантка вполне ясно предупредила их, сказав про норы.

По осклизлым шатающимся скобам майор и Яна принялись спускаться вниз. Коваленкова захлопнула за собой люк, и вокруг сгустилась такая тьма, что хоть глаза закрывай.

– И сколько мы даем стране угля, мы чувствуем на собственных ладонях, – тихонько пропел Громыко, обдирая эти самые ладони о ржавый металл скоб, через плечо плюнул в колодец и по звуку понял, что глубина его – метров пятнадцать. Далее им предстояло двигаться по левому коридору, считая шаги. На тысяча триста сорок пятом шаге в стене по правую руку должна была обнаружиться узкая ниша, а в ней – люк, ведущий еще ниже…

Спуск прошел достаточно гладко, если не считать досадных мелочей вроде отсутствующих скоб, холода, затхлого воздуха и сочащейся по стенам воды.

Внизу майор зажег пижонскую «Zippo», подаренную женой на день рождения в прошлом году, и осмотрелся. Яна присела на корточки и в колеблющемся свете синеватого огонька зажигалки изучила пол.

– Т-ут-ль-юди-х-дят. Ч-асто, – сообщила она шефу, поднимаясь.

– Люди-люди, хрен вам в груди… – пробормотал себе под нос Громыко и махнул рукой налево: – Потопали. Считать будем оба, чтобы не сбиться. И это… Ствол достань. Не нравится мне, когда по таким вот подземельям много людей ходит.

– Н-не-у-чи-у-чь-ную… – обиженной кошкой прошипела Яна. В тишине отчетливо щелкнул предохранитель…

Они шли по широкому коридору уже минуты две. Где-то в отдалении шумела вода – видимо, канализационный коллектор. Пахло соответственно – нечистотами, гнилью, тленом. Под ногами противно чавкало, дважды попадались довольно глубокие лужи. Яна ругалась сквозь зубы, майор вторил ей забористым матом.

Поглядывая на светящийся циферблат часов, Громыко считал про себя шаги и злился. В промокших ботинках хлюпала вода, постпохмельный психоз давил, рождая в замученном алкоголем мозгу мысли одна чернее другой.

Негатив Громыко гасил злостью. Неведомый «Кукловод» обязан получить свое. Они отомстят за ребят, они прикроют этот жуткий, противоестественный бизнес. Мертвые должны спать спокойно, недаром говорят: «пусть земля будет пухом». И если какая-то тварь решила, что можно изгаляться над самым святым, самым незыблемым, что только может быть на свете, этой твари осталось недолго…

– …Тысяча триста сорок пять! – вслух сказал Громыко, останавливаясь. Клацнула крышка зажигалки, вспыхнуло бензиновое пламя.

– Жуть какая, – неожиданно нормальным голосом выдохнула Яна, озираясь в поисках ниши. Зрелище, представшее перед оперативниками в тусклом свете зажигалки, и впрямь угнетало: низкие заплесневелые своды, кирпичные мокрые стены, серая слизь на полу.

– Ты что, Янка? Боишься? – удивился Громыко, отметив, что речь его напарницы замедлилась до нормальной, общечеловеческой.