Вероника Батхен - Сказки старого зоопарка [СИ]

На собачьих харчах кот рос быстро, из взъерошенной варежки с хвостом-щеткой превратился в роскошного зверя. Черно-белая шкурка лоснилась, длинные усы топорщились, желтые глаза смотрели на мир презрительно и спокойно. Охотник из Гитлера оказался хороший, первую крысу он задавил еще зимой и с тех пор регулярно украшал порог сторожки свежей добычей, доказывая, что не зря ест свой хлеб. К слову он обожал ржаные горбушки, ради них, презрев достоинство, становился на задние лапы и царапал передними воздух — угости, человек! До воровства со стола кот ни разу не унижался.

Пока Гитлер помещался в ладонях, пес ухаживал за ним как за щенком. Вылизывал, грел, воспитывал, мог и зубами прихватить за капризы. После первой успешной охоты зауважал. Джим прощал Гитлеру хулиганские выходки — напрыги из-за угла, охоту за пушистым хвостом, дурную привычку лупить лапой по носу, когда пес устраивался дремать на солнышке. В дождливые дни и снежные месяцы приятели спали вдвоем в конуре, кот мостился под боком у пса и тихонько мурлыкал. Ранней весной Гитлер пропал на месяц, вернулся драный, с разорванными ушами и шрамами на довольной морде. Дружба возобновилась.

На дежурства они выходили вместе — впереди маршировал Павка, следом вышагивал Джим, на его мохнатой спине, важно поглядывая по сторонам, ехал Гитлер. Внимательный кот первым замечал непорядок и начинал выть мерзким голосом, пес басовито лаял, сторож шел разбираться. Старенький дробовик, заряженный крупной солью, Павка с собой не носил — случайные пьянчужки и притаившиеся парочки разбегались от звонкого заливистого свистка, а грабители в зоопарк не захаживали… до поры — до времени.

Зима с сорок шестого на сорок седьмой выдалась холодной и малоснежной. Одичалые псы, волчьи вымески, злобные и бесстрашные, повадились резать скот в деревнях, забираться в хлева и овчарни, как делали всю войну. Вот только домой вернулись мужчины, обнаглевших хищников встретили вилами, топорами и выстрелами. Уцелевшие псы потянулись из лесов в город — к городским помойкам и задворкам, мягкотелым домашним шавкам и непуганым кошкам. Поговаривали, что пропадали и люди — припозднившиеся забулдыги, безногий нищий, сумасшедшая тетка из вороньей слободки.

В зоопарке погибли лебеди — самка повредила крыло и осталась зимовать на пруду вместе с самцом. Дядя Рифат спал крепко и не услышал гомона, а поутру на льду остались лишь перья. Следом кто-то вломился в курятник, изрядно проредив куриное поголовье. Спустя пару дней случился настоящий погром на складе — погрызли мясо, разорвали мешки с крупой, перепортили овощи. Пол был в собачьих следах. Услыхав об этом, временно исполняющий обязанности директора товарищ Шубин, толстенький мужичок, до войны бывший начальником птицефабрики, не придумал ничего умнее, чем обвинить Джима в бесчинствах. Собака фронтовая, контуженная, мало ли что ей в голову может взбрести. В расход его и взять нормального сторожевого пса, молодого, здорового. Павка с трудом сдержался, чтобы не обозвать начальника тыловой крысой. Хитрый дядя Рифат кое-как сгладил конфликт, но от греха подальше Джима посадили на цепь.

Оскорбленный пес выл, скулил и отказывался от пищи, Гитлер тоже вопил дурным голосом — кот чуял опасность. Ненадолго наступило затишье. Дядя Рифат раз-другой заводил разговор, намекая, вдруг пес и вправду учинил безобразие, уверенность Павки слабела. На обход территории он Джима больше не брал, но на всякий случай вешал на плечо старенький дробовик. Мало ли кто еще безобразит.

Выстрел и разбудил пса заполночь, превратив кошмарный сон в явь. Дробовик грохнул дважды и замолчал. Зато не умолкал страшный тягучий рев верблюдицы, перемежаемый скулежом, воем и злобным рычанием. Джим рванулся на помощь — цепь отбросила его назад к конуре. Рванулся второй раз, третий, извиваясь всем телом — и сумел выскользнуть из ошейника. Оглушительный лай раскатился по — держись, я уже иду. Следом за другом помчался Гитлер, распушив щеткой роскошный хвост.

В верблюжатнике шла настоящая битва. С полдюжины тощих свирепых псов окружили верблюдицу, хватая ее за ноги и отжимая от вопящего верблюжонка. Старый верблюд бесновался в соседнем вольере, колотился в решетку могучим телом. Три бродяги кидались на Павку, он с трудом отбивался прикладом дробовика. Раненая дворняжка отсиживалась в сторонке, визжа во всю глотку.

Не задумываясь, Джим бросился в бой, сшиб с наскоку одного пса, отбросил плечом другого. Он был крупнее и сильнее каждого из бродяг, и защищал своего человека. Но враги превосходили числом, на их стороне был застарелый мучительный голод. И чувство стаи, готовой биться плечом к плечу.

Оскаленный рыжий пес немногим меньше овчарки молча набросился на Джима, попытался вцепиться в глотку, но лишь разодрал шкуру. Косматый кобель прыгнул сзади, рванул за ляжку, толкнул, пытаясь повергнуть наземь. Пегая сучка, свирепо рыча, нацелилась рвануть брюхо — и получил на голову разъяренного Гитлера, все восемнадцать острых когтей. Перепуганная шавка заметалась, пытаясь сбросить кота и сея панику в стае. Тем временем Павка сумел взвести заевший было курок, пальнул в воздух и оглушительно засвистел. Бродяги поджали хвосты, попятились, подвывая. Торжествующий Джим перешел в контратаку… чтобы тотчас получить в грудь копытом. Верблюдица била не разбирая своих и чужих.

Уже знакомая вязкая тьма окутала овчарку, звуки заглохли, тело сделалось легким, боль утихла. Запахло мокрой землей и набухшими почками, талым снегом и голубыми подснежниками, солнечные ладошки коснулись промокшей от крови шерсти. Еле слышный голос хозяйки произнес: Джим! Джим! Хороший мой, храбрый мальчик! Пес вздрогнул — наконец-то она позовет «Ко мне!»… И пришел в чувство.

Упрямый Гитлер вылизывал другу морду шершавым, противно пахнущим языком. Павка метался между раненым псом и растрепанной сонной Фатимой Абделькаримовной — товарищ ветеринар, спасите нашу собаку! Покусанная верблюдица тяжело охала, старый верблюд рычал, дядя Рифат бранился по-татарски и только верблюжонок безмятежно причмокивал, присосавшись к материнскому вымени.

На удивление людям, Джим выжил, поднялся на ноги и окреп, но дышал теперь с присвистом, прежняя мощь ушла, и хромота из чуть заметной сделалась тяжкой. Из служебного пса он окончательно стал инвалидом. Павке некуда было его забрать — он ютился вместе с родными сыновьями дяди Рифата в небогатом и тесном доме. И пожилой татарин лишь цокал языком — по его разумению собаке следовало отрабатывать свой хлеб.

Ромочка, ныне Роман Валерьевич, вернулся в зоопарк вовремя. Он страшно исхудал, ходил с тростью и казалось вот-вот свалится. Однако у нового директора хватило сил и любви на старого пса. Как героя Джима перевезли на новое место в автомобиле, обеспечили мягкой лежанкой, сытной едой и заботой. Домработница Капочка, чуть заметно поджав красивые губки, выгуливала пса по утрам, директор находил время лишь вечером. Они с овчаркой хромали по улицам одинаково медленно, поддерживая друг друга. Дома директор самолично вытирал псу усталые лапы, гладил седеющую морду и с кривоватой усмешкой декламировал: дай, Джим, на счастье лапу мне. Пес улыбался, трогал колено человека, пихал его в ладонь мокрым носом и устраивался подремать — спалось ему все слаще.