Вероника Батхен - Сказки старого зоопарка [СИ]

На садовой тележке Кешу ранним утром перевезли на новое место, переполошив стаи, и аккуратно выпустили на травку. Черепах пришел в полный восторг — солнце, воздух, новые впечатления. Птицы сперва разлетались от нового соседа в разные стороны, но понемногу привыкли. То один то другой фламинго даже катались на Кешином панцире, к вящей радости посетителей. Ползать на просторе оказалось приятно, ощипывать нижние ветки плакучих ив и кусты сирени — приятно вдвойне, а плаванье в темной воде конечно же отличалось от унизительной возни в тесной купальне. Черепах освоился на пруду, приспособился к шуму и гомону пернатых, к реву, вою и визгу зверей из клеток. Научился различать — вот ворчит лев, вот смеются гиены, вот возмущается современной литературой шимпанзе Улугбек. Вот трубит слон… низкий и грозный голос показался черепаху знакомым. Он отправил на разведку любопытного огаря и узнал, что совсем недавно в зоопарк привезли белого слона прямо из Африки. Могучий гигант плохо привыкал к клетке, тряс решетку, кидался в служителей едой и камнями, не внимал увещеваниям и никого не слушался.

Поразмыслив немного, черепах замыслил побег. Он хотел убедиться — или удостовериться, что ошибся. Подкопать сетку несложно, выдавить ее — и того проще. Дождавшись ближайшего новолуния Кеша выждал, когда сторожа отправятся на покой, навалился спиной на ограду — и оказался на воле. Отыскать слоновник оказалось довольно просто — гигант не утихал и ночью. Трубный клич пугал людей и зверей — но не Кешу. Когда диск накренился, три слона тоже звали на помощь. Недолго думая, черепах скатился в ров, окружающий слоновник и с громким плеском плюхнулся в воду.

Белый слон замолчал. Потом встал на колени, наклонился над мутной водой, ухватил черепаха за куцый хвостик и вытащил на сушу. Кеша встряхнулся и тихо свистнул. Белый слон почтительно опустил голову, затем поднял хобот и затрубил так громко, что разбудил сторожей. Когда похмельный и сердитый Палыч явился к слоновнику, он ничего не заметил — разглядеть черепаху в стоге сена безлунной ночью смог бы разве что синекожий бог. Зато утро в зоопарке оказалось веселым — гусята, утята, огарята и прочие некрупные жители Птичьего пруда ускользнули через пролом и разбежались по всем кустам и газонам. Пришлось поднимать юннатов и всех служителей, чтобы быстро переловить шуструю мелюзгу и водворить в гнезда.

Побег Кеши обнаружили лишь к середине дня. Спасать заблудшего черепаха собралась целая бригада во главе с Палычем. Люди вооружились брандспойтами и баграми, намереваясь отжать слона, зацепить черепаха за панцирь и вытащить наружу. Однако звери категорически возразили. Белый слон шумел, гневался, разорвал два брандспойта и сжевал любимую кепку сторожа. Черепах прятался между могучих, похожих на стволы баобаба, передних ног друга, щелкал клювом, плевался и показывал длинный язык служителям. Бездарно потратив день, люди отступились. Директор услышав об инциденте, махнул рукой — он давно перестал разлучать четвероногих приятелей. Вон в Сибири, товарищи, тигр с козлом подружился — и ничего, живут.

Черепах и белый слон остались в одном вольере. Летом они разгуливали в просторном слоновнике, вместе плескались в купальне, делили на двоих вкусный обед, и даже играли — слон катал черепаха хоботом по траве или в шутку делал вид, что вот-вот наступит на панцирь. Черепах довольно посвистывал и пихал хулигана клювастой чешуйчатой головой. В зимнем помещении Кеша зарывался в сено по самый хвостик и дремал неделями, дожидаясь тепла и солнца. Белый слон не тревожил его. Он спал стоя и во сне ощущал себя неподвижно стоящим под тяжким грузом земного диска. Братья-слоны осторожно переступали с ноги на ногу, тяжело дышали, покачивали гибкими хоботами. Черепаший панцирь оставался недвижен. Где-то внизу грозно шипела кобра, тусклые звезды молча сетовали о неудачной судьбе, сладко играла флейта… Шутки ради белый слон топал ногами — туп-туп. И друг тихонько щелкал клювом в ответ. Им нравилось молчать вместе.

Собачий вой разносился над зоопарком. Страшный, долгий, полный смертной тоски — словно этой холодной октябрьской ночью пес оплакивал хозяина, друга или себя самого. Тревожно завозились в клетках разбуженные медведи, жалобно затявкали лисы, подала голос семья волков. Еще немного, и паника охватит зверей.

Сторож Павка первым прибежал к конуре. Поставив на землю «летучую мышь», он осторожно отстегнул цепь и стал гладить овчарку по мокрой горячей морде:

— Тихше, Джиму. Тихше. Все добре, собацю. Ми удома. Німці не застрелять. Не бійся. Мир. Мир.

Лохматый хромой пес заскулил виновато, лизнул руку товарища, сунул ему под мышку лобастую голову. Старший сторож дядя Рифат категорически запрещал брать собаку в сторожку, но Павка его не слушал. Места в узенькой деревянной будке с топчаном, покрытым старой шинелью, на двоих кое-как хватало. Паренек сунул псу сбереженную с ужина корочку кислого черного хлеба, махнул рукой на плетеный коврик подле топчана, закутался в шинель и уснул. Ближе к рассвету он заворочался, застонал, сжав кулаки, потом закричал в голос:

— Мамо, тату, танки у селi! Тiкай, мамо, тiкай!

Умный Джим моментально проснулся. Он старательно облизал щеки Павки, подергал его за рукав, поскреб лапой, приводя в чувство — так он будил раненых на передовой. Кошмар отступил, подросток вытер лицо и уснул до утра в обнимку с собакой.

…Джим родился в зоопарке перед войной. Его мать, Альма, сторожила клетки давно. Овчарку любили все — никогда не сбрехнет зря, не укусит посетителя или упаси боже ребенка. Но и чужих не подпустит, крошки хлеба украсть не даст.

Щенки удались на славу — толстенькие, голосистые, крепкие, с прекрасным аппетитом. Джим рос не крупнее и не сильнее братьев, но превосходил их любопытством, стремлением всюду сунуть черный кожаный нос. Внимательно осмотрев выводок, дядя Рифат решил, что оставит кобелька на смену стареющему Джульбарсу — грозный пес совсем потерял нюх и все чаще дремал на солнышке, взвизгивая и скуля во сне.

С малышом начали заниматься отдельно — выводили на поводке, к вящей зависти шумных братьев, приучали сидеть, лежать, подавать голос. Для серьезной дрессировки время еще не настало, но Джим старался вовсю. Особенно ему нравился молодой аспирант Ромочка — тот сажал щенка смирно, доставал кусочек копченой колбасы и декламировал:

На последней строке Джим протягивал аспиранту лапу и незамедлительно получал лакомство.