Вероника Батхен - Сказки старого зоопарка [СИ]

У молоденького галапагосского черепаха не было имени. Он выглядел смешной маленькой штучкой в панцире, мирно жевал капусту и листья салата, копошился в террариуме вместе с другими незлобивыми травоядными черепахами. Случалось, соседи отталкивали его от кормушки или выпихивали из купальни, случалось и он сам колотил нахалов клювом или царапал когтистыми лапками. Но до серьезных драк дело не доходило. После сытной еды черепах выбирал себе местечко потеплее, по привычке ворошил мелкий песок, втягивал голову в плечи, закрывал глаза и погружался в сон. И просыпался.

…Под ногами у черепаха свивала кольца царственная кобра. На панцире осторожно переступали с ноги на ногу три белых слона. А над ними чуть заметно дрожал каменный диск Земли. Черепах видел только нижнюю сторону — острые выступы скал, корни гор, темные щели. Ни листочка, ни веточки, ни цветка — только базальт и пыль. Изредка со скалы срывался валун, с глухим стуком катился по панцирю и исчезал в нигде. Черепах любил, когда падали камни.

День и ночь не сменялись в блеклой изнанке мира, лучи солнца не пробивались сквозь облака на краях диска, тусклые звезды молча сетовали о неудачной судьбе. Ни еды ни питья трудникам не полагалось — лишь улыбчивый синекожий бог порою играл на флейте, поддерживая силы столпов Земли, да фламинго приносили капли росы, чтобы смочить иссохшие рты. Упрямый корабль прорвется за горизонт и рухнет с края, горячая кровь вулкана закапает сквозь расщелину, обжигая слонов, зашипит свирепая кобра — однажды я сожру мир. И опять наступает сонная тишина — только слоны тяжело дышат, да песок еле слышно осыпается вниз — шуррх, шуррх. Покрытые тонкой кожей веки смеживаются, клюв опускается, душа погружается в дрему…

Какой же уютной кажется клетка, до чего же вкусны хрусткие лоскуты капусты и горьковатая зелень, как же свежа вода! Черепах плескался в купальне до изнеможения, грелся на солнышке, ползал от края до края клетки, просовывал сквозь решетку лапы и наслаждался возможностью двигаться. Даже соседи по заключению на время переставали злить — они грохотали панцирями, скребли когтями, громко думали и издавали звуки. Правда беседам сородичи предпочитали пространные монологи о древности кланов и подвигах давних предков, но по сравнению с тишиной и это звучало неплохо. Довольный черепах посвистывал и всем видом выражал внимание. И рос — медленно, но упрямо.

Иногда он пробовал поделиться странными снами, но понимания не встречал. Соседи сперва сползались послушать, но поняв, что ни подвигов, ни родословных в рассказе нет, разочарованно разбредались. А пожилая индийская черепаха Сита время от времени пребольно кусала выдумщика за коротенький хвостик — всем известно, что на спине змея Шеша покоится его божественный отец риши Кашьяпа, а не какой-то безымянный ползун. На божественность маленький черепах с очевидностью не тянул.

Молодой крокодил Мальчик из вольера по соседству слушал черепаха куда охотней. Выспрашивал про бездонную пустоту пространства нигде, про тяжелые ступни слонов и сволочной нрав кобры, участливо кивал и поддакивал. И сетовал, что глуховат, плохо разбирает слова. Не мог бы уважаемый черепах подползти немного поближе, и еще чуть-чуть… Клац! Острые зубы крокодила тщетно скользнули по панцирю, оставив глубокие борозды, опыт оказался незабываем.

У жако Ромочки оказался иной интерес — дружба с выпускником гимназии сделала попугая занудой и скептиком. Он часами спорил с молоденьким черепахом, доказывая, что Земля круглая, вокруг нее плавали корабли, летали самолеты и настоящий космический спутник. Никаких плоских дисков и гигантских белых слонов не существует. Выдумки это, мой мальчик, плод богатого воображения.

Понурый рассказчик щелкал клювом и возвращался к любимой капусте и прочим лакомым овощам — кормили в зоопарке прилично, а споры возбуждали нешуточный аппетит. Потихоньку маленькая штучка сделалась размером с чайную чашку, затем с заварочный чайник, затем с некрупный казан для плова. Соседи уже не смели отпихивать его лапами и расползались кто куда, когда черепах шествовал в купальню. Один Бвана, леопардовый черепах из Африки, крупный и злой как лев, шипел на новоявленного гиганта, выдергивал капусту у него из-под носа и злобно щурился. Драки было не миновать. И виновницей оказалась женщина.

Черепаха Фиалка, африканская кокетка в нарядном желтопятнистом панцире собралась замуж. Свирепый Бвана отгонял от нее самцов, угрожающе фыркая. Ему почудилось, что соперник заглядывается на избранницу — или Фиалка клонится не в ту сторону. Разбираться «бронированный лев» не стал. На грохот сбежались служители. Зрелище и вправду оказалось пугающим — черепахи на полной скорости наползали друг на друга, царапались, кусались и пихались задами. «Сталинградская битва. Тридцатьчетверка и „Тигр“ — кто кого сборет» хихикнул сторож Палыч и пошел за багром. Драчунов растащили, обработали раны и рассадили.

Галапагоссцу достался отдельный вольер, просторный, светлый и безо всяких соседей. Надежный засов исключал побеги и прогулки по большому террариуму. Клетка напротив оказалась заселена сетчатым питоном, толстым и безразличным ко всему кроме маленьких свежих мышат. Поговорить стало не с кем.

Пару дней черепах наслаждался покоем, а потом заскучал. Одиночества ему хватило, посетители к клетке подходили нечасто, в мелкой купальне еле хватало места — не поплещешься вволю. Время близилось к зиме, дрема одолевала все чаще.

…На блеклой изнанке мира ничего не происходило. Порой черепах чувствовал землетрясения, взрывы и извержения вулканов, сотрясающие диск Земли. Он знал, что взрывов становится больше, камни сыплются чаще и расщелины углубляются. Но не тревожился — синекожий бог все так же безмятежно играл на флейте, розовые фламинго приносили капли росы с цветков лотоса, распустившихся в заводях великой реки Ганга Ма, слоны зевали и дергали хоботами. Диск Земли появился полвечности назад и продержится еще столько же.

Однажды синекожий флейтист припозднился — некий безумец в Индии собрался судиться с богом, пришлось защищать честное имя от проходимцев и прохиндеев. Действие сладкой музыки кончилось, кобра зашевелилась, тысячелетний яд закипел. Яростное шипение вырывалось из алого рта змеи, длинный язык, похожий на язык пламени, обвил ближайшую звезду и утащил в пасть. Потом кольца начали медленно разворачиваться, чешуйчатая спина кобры зашевелилась. Черепах вздрогнул, пытаясь удержать равновесие, слоны затрубили в тревоге. Диск чуть заметно накренился, тонкая струйка зеленоватой воды заструилась с края Земли, холодные соленые брызги долетели до черепаховой морды, заставляя прищуриться. Бездонное ничто под ногами сделалось явным, холод коснулся нежного живота и куцего хвостика. И тут с края мира соскочила восьмирукая разгневанная богиня. Она ничего не сделала и почти ничего не сказала, но упоминания священного атрибута господа Шивы хватило, чтобы кобра покорно свернула кольца и улеглась на место. А там и синекожий со своей флейтой наконец подоспел.