Мюриель Барбери - Странная страна

– Рим, – сказала молодая женщина.

Алехандро молчал, и она продолжила:

– Ты мне снился, когда я была в храме, и наши воспоминания смешиваются.

Алехандро оставался нем, и она, кажется, забеспокоилась. Неверный свет факела смазывал ее черты, но при слове смешиваются она сделала еще один шаг вперед. Сколько ей лет? – спросил он себя с ужасом. Поглядел на ее лицо, светлые волосы и прозрачные глаза. Возможно ли, чтобы у столь молодого существа был такой взгляд? – вновь спросил он себя, потом понял, что она пианистка. Красива ли она? – мелькнула мысль, и он с упоением осознал, что не знает, хотя впитал каждую деталь и каждую черту. Еще он увидел, что у нее слишком большой лоб и слишком тонкая шея, и подумал, что она похожа на лебедя, затерянного под невозможными тропическими небесами. Какая нелепость лезет мне в голову, сказал он себе; все более растерянный и охмелевший от собственной растерянности, он рассмеялся. Спросил себя, сколько времени прошло с момента ее появления. Позади него кто-то прокашлялся, и он вздрогнул. Сделал шаг вперед и в свой черед поклонился.

– Вы Мария, – сказал он.

Послышался неясный шум, и рядом с ним, спотыкаясь, воздвигся Петрус с красным носом и мутным взором.

– Нет-нет, – сказал он, – Мария в Нандзэне [18] По аналогии с Нандзэн-дзи, дзен-буддийским храмовым комплексом в Японии, недалеко от Киото. .

Тщетно пытаясь ухватить полу своего плаща, он чуть не рухнул на девушку. С удивительной живостью в последний момент удержался на ногах и пробормотал, глядя на нее:

– Малыш, пожалей дядюшку Петруса.

Она прижимала к боку плетеную корзинку, из которой достала три пузырька и протянула их эльфам. Они протрезвели с той же скоростью, что и в первый раз, и Петрус, резвей жеребенка, продолжил, обращаясь к Алехандро:

– Мария осталась в Храме Туманов.

– Меня зовут Клара, – сказала молодая женщина, и снова показалось, что она волнуется.

Петрус глянул на нее, потом на Алехандро.

– Я что-то пропустил, – пробурчал он.

Хесус в свою очередь поклонился Кларе.

– Вы сестра Марии? Вы обе эльфийки? – спросил он.

Петрус смотрел на Клару с любовью и гордостью.

– Ровно двадцать лет и один день назад родились две необычайные девочки, – сказал он. – Первая из них перед вами. Ее отец Страж нашего Храма, мать была женщиной замечательной, но по всей логике Клара не должна была родиться, потому что союзы между эльфами и людьми всегда были бесплодны. Вторая из этих детей, Мария, ждет нас в Нандзэне. Она родилась от Главы нашего Совета и его спутницы-эльфийки, но, в отличие от нас, у нее, как и у Клары, совершенно человеческая внешность.

– На мой взгляд, у вас тоже вполне человеческий вид, – удивленно сказал Хесус.

– Но не в наших туманах, – сказал Петрус. – Сами увидите, насколько мы отличаемся от вас. Мы обладаем постоянной внешностью, только когда мы здесь. Мария и Клара единственные, кто, несмотря на эльфийскую кровь, в обоих мирах сохраняют один и тот же облик.

– А на что вы похожи, когда вы там, наверху? У вас отрастают крылья? – спросил Хесус, упорно продолжая размещать и туманы, и крылатых существ на небесах.

– Ничего у нас не отрастает, – сказал в замешательстве Петрус. – Просто мы множественны.

– А у эльфов принято говорить по-испански? – продолжал расспрашивать Хесус со своей склонностью к прагматизму.

– Любой, кто побывал в Храме, может говорить на всех земных языках, – ответил Петрус.

– А какова роль Марии и Клары? – спросил Алехандро.

– Ну, спасти мир, – сказал Петрус.

– Всего-то, – прокомментировал Хесус.

– Вопрос, – продолжил Петрус, не обратив на него внимания, – каким образом. Шесть лет войны, а мы оставались по-прежнему слепы, пока четыре дня назад к нам в руки не попала серая тетрадь, явившаяся из шестнадцатого века. Она принадлежала одному эльфу, который тоже перешел сюда по мосту. Он был художником большого таланта, и от него у нас сохранилась одна картина, вы скоро ее увидите. Но самое удивительное и для нас самое интересное – это то, что он был первым эльфом, который окончательно остался в вашем мире и выбрал человеческую жизнь.

Петрус почесал голову.

– Это еще одна долгая история, и я не могу начинать ее сейчас. Скажем только, что в тетради содержится решающая информация как для исхода войны, так и для будущего наших туманов, и мы теперь в состоянии определить наш следующий шаг. Не тот, о котором мы могли бы мечтать, по правде говоря – новые знания вынуждают нас принять радикальное решение. Но мы оказались в таком положении, когда остается единственная альтернатива – рискнуть всем или наверняка погибнуть.

– А кто принимает подобные решения в ваших туманах? – спросил Алехандро. – Это вы? – добавил он, обращаясь к Кларе.

Она засмеялась:

– Решения принимаются Советом Туманов.

– Где председательствует отец Марии, если я правильно понял, – сказал Хесус. – Значит, он ваш король?

– Глава Совета служит туманам, – сказала Клара.

– Ваши туманы живые? – продолжал допытываться Хесус, стремясь хоть что-то понять.

– Послушайте, нам пора уходить, – сказал Петрус. – Все, чего вы пока не знаете, вы узнаете, как только перейдете мост.

– Как только перейдем мост? – повторил Хесус.

– Мы постараемся перейти вместе с вами, – продолжил Петрус, – вот почему к нам присоединилась Клара, ведь человеческие существа могут перейти только в ее сопровождении.

– Полагаю, вы кое-что упустили, – сказал Хесус. – Генерал де Йепес командует первой армией. Он не покинет свой пост в разгар наступления, чтобы попить чайку в каком-то небесном храме.

Повисло молчание.

Потом Петрус почесал нос и сказал:

– Однако именно в этом и заключается наш план. – И, обращаясь к Алехандро, добавил: – Это не будет дезертирством.

Он осекся. Алехандро смотрел на него, не видя, и сквозь него всматривался в полумрак. Петрус перевел взгляд в том же направлении.

– А вот и мертвецы, – пробормотал эльф.

У Алехандро перехватило дыхание.

Перед ним стояли все его мертвецы.

Они предстали такими, какими были в минувшие дни, и не знай Алехандро, что они мертвы, он поклялся бы честью, что это не призраки. Его семья, Луис, Мигель, солдаты, павшие под его командованием, давным-давно забытые жители деревни – все вернулись, вновь пройдя через врата смерти, и присоединились к сонмам живущих.

– Почему? – громко спросил он, и усопшее братство исчезло, за исключением Мигеля и Луиса.

У него возникло то же чувство, что восемнадцать лет назад, когда его близких несли на кладбище, и на похороны легла пелена оцепенения, как во сне. Он беседовал с вернувшимися из мира мертвецов Луисом и Мигелем через образы, которые те с ним разделяли; он видел своего опекуна, помолодевшего на тридцать лет, когда тот возглавил группу людей, идущих под палящим солнцем. Добела раскаленная земля полнилась жужжанием насекомых, а люди шли вперед с искрой священного огня во взорах. Он вглядывался в лицо и светлые глаза поэта, его лоб аристократа, тело заморыша и думал: какая же власть у этого человека! Возник новый образ. Мальчик пробирается сквозь травы по отлогому лугу. Вокруг его бедер длинные стебли сгибаются, чтобы вновь подняться скользящим лебединым взмахом. Он медленно идет по диким травам, а время исчезает, остается только движение по открытому полю. Мне ничего не нужно, кроме этого счастья, сказал себе Алехандро, и тут наконец Луис заговорил с ним. Он снова был зрелым мужчиной, сидящим за столом совета; стакан с хересом у его локтя кровавой вспышкой буравил пространство; и молодой генерал слушал слова, которые с улыбкой говорил ему опекун, столь прекрасный, столь обездоленный и исполненный такого достоинства в своей убогой вотчине.