Андрей Лукин - Две половинки демона

— А скажи, Ванесий, как ты князя исцелил? — попросил вдруг ведун.

Ванька, растерявший вдруг всё своё красноречие, с пятого на десятое поведал историю исцеления князя Могуты. Потом показал волшебный свисток. Потом вспомнил, как на пару с балай-игызом исцелил ещё и старшего сына элль-фингского посла.

— Балай-игыза не Хоршимасой ли звать? — прищурился Зарусаха.

— Точно, — обрадовался Ванька. — Хоршимаса! А то я никак вспомнить не мог. Вертится в голове, даже измучился весь.

— Крепкий игыз, — кивнул Зарусаха. — Моего деда убивал два раза.

— Как убивал? — поразился Ванька. — Почему два раза?

— С одного раза не получилось, — улыбнулся элль-хон. — Со второго тоже не получилось. Мой дед его трижды убивал. Потом подружились, однако. Хорошо, что он ещё жив. Дед был бы рад, что его друг так долго по степи ходит.

— Весело в степи живут, — пробормотал Ванька, пряча свисток в карман. — А что? Поубивали друг друга немножко да и подружились… убитые. Здорово!

Швыргина жена Тихоша, которая встретила Стёпку словно родного, уже сноровисто накрывала на стол. Понятно, что без сытного ужина она гостей не выпустит.

Швырга оценивающе смотрел на обоих демонов, на тихонько сидящего в уголке гоблина, соображал что-то, кивал сам себе, затем осторожно спросил:

— Скажи, Стеслав, а как твоего друга величать после того начали?

— Его теперь в лагере Исцелителем называют, — сказал Стёпка и улыбнулся, потому что это прозвище Ваньке нисколько не нравилось. Ванька хотел быть по меньшей мере Истребителем монстров или Победителем оркимагов, а вместо этого стал каким-то лекарем, свисткодуем, как он сам в сердцах сказал. Нет, лечить, конечно, здорово, и очень приятно, но душа его просила подвигов иных, громких, воинских, героических… В общем, Ваньку можно было понять. Ведь Стёпка и сам тоже не слишком радовался своей славе Избавителя, тоже психовал, когда его донимали слишком приставучие девицы, тоже с большим удовольствием чувствовал бы себя, скажем, Укротителем змеев или Повелителем драконов.

— Избавитель и Исцелитель, — сказал Швырга. — А где же ваш Герой?

— Ага, — обрадованно припомнил Стёпка. — Когда я стал Избавителем, меня тоже некоторые с подковыркой такой спрашивали, мол, где же твой Исцелитель? А теперь, когда он нашёлся, ещё и Герой нужен. А зачем?

— Было такое пророчество, — сказал ведун. — Явятся с неба Избавитель, Исцелитель и Герой, и восстанет Таёжное княжество.

— Я так и знал, что без пророчества здесь не обойдётся, — обрадовано сказал Ванька. — Так всегда бывает. Значит, Стёпыч, ты правду говорил, что мы избранные. И почему я не удивлён?

— Не избранные, — поправил ведун. — Предсказанные. И не вы. Этому предсказанию, почитай, семь сотен лет. Да… Явились однажды эти трое с неба, и возродилось наше княжество.

— Так они уже являлись? — спросил Стёпка. — Тогда при чём тут мы?

Швырга усмехнулся:

— Может, и ни при чём. Просто это в поговорку уже вошло. Как назовётся кто-нибудь Героем, так тут же у него и спрашивают, где, мол, твои спутники — Избавитель с Исцелителем? А у вас ровно как в том старом предсказании сошлось: и Избавитель истинный явился и Исцелитель при нём.

— Не сходится, — сказал Ванька. — Мы с неба не являлись. Мы из нашего мира провалились.

— А дракон? — спросил Швырга.

Ванька хотел что-то возразить, даже рот открыл, но подумал — и не возразил. Кажется, ему понравилось быть Предсказанным. Только лучше бы он был не Исцелителем, а Героем.

— Было и ещё кое-что, — вздохнул Швырга. — Об том мало кому ведомо, но в бытность мою студиозусом довелось мне по случаю прочесть воспоминания одного чародея… Всё пересказывать не возьмусь, забыл многое, да и ни к чему сейчас, однако же главное я запомнил. У тех троих предсказанных, похоже, токмо потому всё задуманное получилось, что сумели они как-то завладеть склодомасом. Его-то сила им и подмогла.

После этих слов взгляды всех присутствующих скрестились на скромно лежащем среди чашек и мисок жезле. Будь это человек, он от таких взглядов точно задымился бы, а жезл всего лишь пару раз мигнул в ответ неярким синим огоньком. Впрочем, видимо, показалось.

— Дела-а-а, — протянул Ванька. Он хотел было взять жезл, но почему-то не решился и отдёрнул уже занесённую руку. — То есть всё и вправду сходится?

— Получается так, — подтвердил Швырга.

— И кто у нас тогда будет Героем? — спросил Стёпка.

Швырга пожал плечами:

— Время покажет. Я думаю, он сам объявится в нужный срок.

— Если это правда, то мы сможем вернутся только тогда, когда найдём этого Героя и изгоним орклов.

— Значит, не скоро, — вздохнул Ванька. И непонятно было, радует его это или огорчает.

Зарусаха тонко улыбнулся, собрав лицо густыми морщинами:

— Объявился уже ваш Герой. Зачем его искать.

— Ха! — вскинулся Ванька. — И где же он?

Элль-хон показал на Смаклу:

— Вот он сидит.

Сильнее всех удивился, кажется, сам гоблин. Он испуганно замотал головой:

— Не-не-не. Не я.

— Класс! — скривился Ванька. — Как раз таким я этого Героя и представлял. Плечи — во! Руки — во! И росту великанского. Не тянет он на Героя.

Стёпка элль-фингу доверял больше, поэтому он просто вопросительно посмотрел на старого колдуна.

Швырга, склонив голову к плечу, с интересом разглядывал маленького гоблина. Ведун переглянулся с Зарусахой и тоже усмехнулся.

— Смакла по-гоблински значит — отважный сердцем муж, рождённый для великих дел, — пояснил он.

— Вот так вот длинно и всё в одном слове? — не поверил Ванька.

— Язык гоблинов очень древний, — пояснил ведун, как будто это всё объясняло. И спросил тотчас: — Керескелле оянте?

— Буяллэн, — кивнул Смакла. — Той-ва, — и разразился чуть ли не целой речью, в которой узнаваемо прозвучало только последнее слово, оказавшееся как раз его именем.

Странно было слышать Степану, как маленький гоблин вовсю шпарит на незнакомом языке. Что-то новое, чужое и неведомое открылось вдруг в бывшем младшем слуге — таком, казалось, понятном и простом. Какие ещё тайны хранит эта лохматая голова, чем ещё может удивить?

— Ну вот, — ведун довольно хлопнул по столу обеими ладонями. — Имя он получил в честь прапрадеда по отцовой линии.

Стёпка обвёл взглядом поочерёдно всех присутствующих и понял, что только они с Ванькой ничего не поняли.

— И что?

— Предок у него был непростой. Героический, можно сказать, предок. Вывел свой род и пять соседних деревень из Великой Веси, привёл, ни одной души не потеряв, на новые земли да ещё и договор с тогдашним князем такой заключил, что они десять лет токмо малый сбор в княжью казну платили.

Стёпка посмотрел на Смаклу. Гоблин был непривычно серьёзен. Вот тебе и младший слуга. По гоблинским-то меркам он, оказывается, тоже не из захудалого рода. Понятно теперь, почему он до знакомства с драконом в дружину уйти хотел. А ведь точно, припомнилось вдруг, Смакла тогда ещё про будущее геройство своё говорил, схоронят, мол, его, как ироя, ежели он погибнет в сече. Как в отвечай-зеркало глядел. Не насчёт погибели, конечно, а насчёт геройства своего возможного. Это что же, это же вон какие Предсказанные из нас получились: Избавитель зацелованный, Исцелитель свисткодуйный и недорослик Ирой. Жуть какая! Хотя можно ведь и иначе сказать: Демон-Избавитель, Демон-Исцелитель и Герой-Дракончий. Намного лучше звучит. Может быть, когда-нибудь лет через двести какой-нибудь местный художник картину напишет, на которой Стеслав в сверкающих доспехах кромсает эклитаной толпы немороков, Ванес с помощью склодомаса направляет на врагов огненных демонов Иффыгузов, а Смакла, верхом на драконе, пикирует прямо на оцепеневшего в испуге рогатого Д'Орка. И оркимаги в панике бегут, бегут, бегут…