Алексей Самочётов - Сюрпризы Лебяжьего озера

Волгарь вдруг всем своим существом почувствовал новый прилив желания и машинально ухватил женщину за обнаженную грудь.

– Опять? – распахнула Ниночка глаза. – Ты вообще, что ли, маньяк озабоченный?

– Нет! Просто я хочу тебя!

– Нинка, ты там одна? – крикнул кто-то у входа в палатку.

– А в чем дело, батяня?

– Спрашиваю, ты там одна? Войти можно?

– Нельзя, я голая! Сама сейчас выйду. – Она вскочила с надувного матраса, на котором остался лежать Волгарь, и, поспешно накинув халатик на действительное голое и такое соблазнительное тело, выскочила на улицу.

– Кто там у тебя? – последовал строгий вопрос.

Оставшийся в палатке Волгарь по-солдатски быстро и вроде бы бесшумно оделся.

– Батяня, это абсолютно не твое дело!

– Значит – не одна, тудыть тебя растудыть!

– Хочешь, чтобы я, не сходя с места, послала твои вопросы и тебя лично куда-нибудь подальше? За мной не залежится.

– Да не надо, не говори. Ты здесь на работе, поэтому вместе с Хеллен срочно готовьте пожрать человек на десять. Нет, лучше – на пятнадцать, тудыть вас растудыть. Побольше консервов мясных используй, не жалей, по всему выходит, что соревнования сегодня закончатся.

– А чего так? – настороженно спросила Ниночка.

– Перестрелка, дочура. В районе Бобровых кос перестрелка, тудыть их растудыть.

– Кто – с кем?

– Если бы знать. Только боюсь я, недосчитаемся мы сегодня кого-то из хлопцев твоих знакомых.

– Черт! Ну, скажи ты мне, батяня, за что все это на нашу голову?!

Ответа Евдокимыча Волгарь не услышал. Тот увел свою единственную дочь заниматься приготовлением обеда.

Четыре лодки рядком рассекали воды Лебяжьего озера, разве что лодка с Нешпаевым и Лёвой, который был на веслах, немного отставала от других.

– Ну, дядя Петь, расскажешь что-нибудь про кабырыбу и про всяких местных тварей подводных? – спустя некоторое время спросил журналист.

– Конечно, расскажу, Лёва, – усмехнулся Ношпа, поправив висевшую на поясе кобуру с пистолетом Макарова. – Мне и самому из собственных уст еще раз услышать эту историю не помешает.

Он ненадолго задумался.

– Кабырыба мне по наследству досталась вместе с домом, в котором я квартировал у одной старушки древней. Откуда взялась эта фигурка с телом рыбы и мордой кабана, покойница Лизавета, царство ей небесное, не рассказывала. Только предупреждала, чтобы на зверюгу деревянную ни в коем случае ни капли воды не попадало. Ну а я эту самую кабырыбу аккурат перед самым дождем и подбросил в лодку главному брэку, который со своей шоблой намеревался Лебяжье озеро током пробить. Очень удачно подбросил. Когда они на озеро на своих лодчонках выплыли и дождичек закапал, кабырыба и вспыхнула, и всех браконьеров погубила…

– Дядя Петь, ты не обижайся, но верится в такое с очень большой натяжкой, – вздохнул Лёва.

– Твое дело, журналюга. Хочешь верь, хочешь нет.

– Ладно, а по поводу твоей руки-то что? То есть по поводу ее отсутствия?

– По поводу руки… Здесь, в Кабаньем урочище, после той самой вспышки некоторые рыбы изменились и внешне, и в плане агрессивности. Короче, мутировали. Никаких конкретных выводов ученые так и не сделали. Сложно все это… Ты давай налегай на весла-то…

– Ну и чего, чего? – Лёва постарался грести быстрее.

– Да вот чего. – И Павел Васильевич подробно, во всех деталях поведал журналисту о той самой злополучной рыбалке, во время которой лишились рук и он, и его напарник. Рассказал он и о вернувшемся через некоторое время исцеленным Гараже. Не умолчал об нетинной цели задуманного и организованного им «Кубка мастеров».

Лёва даже удивился такой откровенности. Ношпа словно исповедовался перед своей неминуемой кончиной.

– Левым веслом посильней подгреби, – сказал Петр Васильевич, тем самым корректируя направление движения лодки. – Скоро будем на месте.

– А я, кажется, от кого-то слышал, что Гараж так с концами и пропал. Или это не о нем?

– О нем, о Генке Белове. Только, говорю же тебе, вернулся Гараж из заповедника – живой и исцеленный той же самой рыбой, что его покалечила.

Петр Васильевич расстегнул кобуру, вытащил пистолет и о край сиденья снял его с предохранителя, – учитывая, что действовал одной рукой, к тому же левой, – довольно ловко. Не менее ловко зажал пистолет между колен и, передернув затворную раму, дослал патрон в патронник.

– Гараж был убежден, что местная рыба, которая людей калечит, сама же потом их здоровье восстанавливает. Во всяком случае, с ним так и произошло.

– И куда же он потом подевался? – не отрывая взгляда от пистолета, спросил Лёва.

– Помер Геннадий Белов, хотя и не без моей помощи, – спокойно ответил Нешпаев.

Рация Петра Васильевича зашипела, и из нее донесся голос Монокля, чья лодка вырвалась вперед остальных:

– Вижу у берега лодку Триды. Судя по всему – в ней никого нет. И одно весло сломано. Второе… тоже сломано – на берегу валяется. Там как раз бобровая хатка. Всем – боевая готовность!

– Лёва… – Петр Васильевич подул в ствол пистолета. – Из лодки ни в коем случае не выходи. Но и от берега не отплывай – не исключено, что нам придется срочно отсюда уматывать.

Наверное, правильнее было бы плыть сразу в сторону палаточного лагеря, но так уж получилось, что лодка Павла оказалась неподалеку от одного из островов или полуостровов – не суть важно. Поэтому он, наскоро перевязав руку раненому Сэмэну бинтом из его же аптечки и дав егерю хлебнуть спирта из фляжки, находившейся все в той же аптечке, решил для начала подгрести к ближайшей суше – хотя бы для того, чтобы немного перевести дух, посмотреть, сколько осталось в магазине патронов, вместе подумать о дальнейших действиях…

Налегая на весла и все ближе приближаясь к островам, Павел вспомнил дословно еще один свой рассказ, речь в котором велась от третьего лица, одним из персонажей которого, по удивительному стечению обстоятельств, был бобр по прозвищу Леха Леонидыч – почти как имя и отчество хозяина «Бодрых поползновений» – Монокля:

«– Барсик!

Николай Колчин, которого все называли просто Кыля, дернулся и со стоном перевернулся на другой бок.

– Барсик, Барсик, Барсик…

Это было издевательством. Какого, спрашивается, черта орать под окнами? Надрываться, зовя гуляку-кота! Ну, гуляет себе, так и пусть гуляет, когда есть захочет – сам придет. Так нет же, соседка – дура – делать ей нечего, взяла за правило орать на всю улицу…

– Барсик!!!

– О господи! – взмолился Кыля, открывая глаза. – Когда же это закончится!

Урезонивать соседку бесполезно. Она Кылю даже слышать не хотела. На дворе – день, имеет право. Но Колчин-то отработал сутки. И не каким-то там охранником, а дежурным по инкассации, что подразумевало организацию работы трех десятков маршрутов, прием и выдачу оружия, раций, сумок с деньгами, заполнение массы документов… Поспать ночью удалось от силы часа четыре – на стульях и в одежде. К тому же два раза просыпался из-за расшумевшихся крыс…