Анатолий Казьмин - И.О. Кощея [СИ]

Ближе к вечеру пришел Гюнтер с докладом. Разрушительная деятельность змеелюдов, слава богам, не увеличивалась, но, к сожалению и не уменьшалась. В бухгалтерии потолок почти успокоился, не мигал, не завывал, а только протекал. Откуда там вода взялась в цельной скале над бухгалтерией, понятия не имею, но с потолка всё время капало, хоть и не сильно, но достаточно, чтобы вывести из себя Агриппину Падловну. Она, обвинив во всех грехах почему-то Лиховида, гонялась за ним по коридорам с веником, а-ля фрекен Бок за Карлсоном. Не поймала, конечно, но хоть душу отвела. Или что там, у кикимор вместо души?

Тронный зал пророс коноплёй. Придворные вначале обрадовались и побежали собирать урожай, но растения тут же засохли и рассыпались в пыль. Бесы пробовали и пыль в дело приспособить, но в результате получили только сыпь по телу и закручивание штопором хвостов.

На кухне во время кормления монстриков из отдела санитарии и утилизации, в мисках со щами появились огромные мадагаскарские тараканы. Монстрики, правда, только обрадовались, но факт колдовского вмешательства всё-таки был.

В конюшне прямо из воздуха возникла тридцативёдерная бочка портвейна. Обслуживающие конюшню скелеты не сразу обнаружили этот подарочек, а когда обнаружили, было уже поздно — все лошадки упились до совершенно скотского состояния. Один только умничка Максимилиан, заподозрив неладное, принимать участие в неожиданном банкете отказался и правильно сделал. Помимо алкоголя, портвейн был щедро сдобрен слабительным. Представляете, что творилось потом в конюшне? Максимилиан на время переселился в художественную галерею имени Кощея, а взбодрившиеся тараканами спецы из отдела санитарии и утилизации, были вызваны на помощь обслуживающим эту настоящую Авгиеву конюшню, скелетам.

А завершил вечер вызов от Олёны по булавочной связи. Меня срочно просил приехать в Лукошкино участковый. Что там у них случилось, выяснить не удалось, но на самом деле это было мне только на руку. С Варей смогу повидаться.

Разбудило меня громкое ржание и мат Михалыча. В смысле, ржание было настоящее, конское. Ну и Михалыч был самый натуральный.

Они мне хоть когда-нибудь поспать дадут?

Одевшись, я прошел в кабинет, рявкнул «Отбой!» идущему в генераторную Дизелю, отмахнулся от захныкавших Тишки да Гришки, как же, утренних мультиков их лишили, и вышел в коридор. Там дед подпрыгивая под мордой Максимилиана, орал на него мол, неча Федьку будить спозаранку, мол и так внучек не выспаетси. Ну, тут с дедом не поспорить, всё верно. Максимилиан же, морщась, гудел, что за ночь дороги морозцем прихватило и лучше сейчас выехать, чтобы грязь не месить. И этот прав. Все вокруг правы, а отдуваться мне, вставать на рассвете, да трястись в дороге.

— От вы как хотите, — категорически заявил дед, — а без завтрака я, тебя Федька, никуда не пущу!

— Полчаса роли не сыграют, — устало согласился ученый конь. — Кушайте на здоровье, Федор Васильевич, а я вас у ворот ждать буду, — он покосился на деда. — Там и потише и скелеты, что яму закапывают, куда как вежливее некоторых будут.

— Подковы не потеряй, — буркнул ему вслед Михалыч и повернулся ко мне. — А ты чего рот раззявил? Марш умыватьси и за стол!

— Что ты, деда, сегодня такой взъерошенный? Оладики не удались?

— Оладики удались, — отрезал дед. — Ну, вот куда ты Федька опять один намылилси? Виданое дело, второй раз подряд без меня в Лукошкино лыжи навострил!

А понятно. Заскучал дед под Лысой горой, душа подвигов просит.

— Вот зачем ты, внучек, девкам нашим ту коробку переносную отдал? Мы бы сейчас с тобой вдвоём в город и махнули бы. Ты и поспать бы успел, и позавтракать по-человечески, да и задницу отбивать об этого грамотея копытного не надо было.

— Ну деда… А Маше с Олёной как в Лукошкино пробраться? Горыныч же Калымдая повёз… Кстати, как у них дела, интересно?

— И на Максе потряслись бы, ничего с нашими красавицами не случилось бы, — проворчал дед. — А как у Калымдая дела у Горыныча и спроси.

— Как я у него спрошу? — я принял протянутое дедом полотенце. — Булавки же так далеко не добивают.

— Я ить смотрю на тебя, внучек и просто любуюсь. Просто глаз оторвать от такой красоты не могу.

— Ты чего, дед?

— И собой хорош-пригож, ростом не обижен, кушаешь только плохо, но это я исправлю… Просто добрый молодец! Иван-царевич из сказок! И такой же дурак.

— Да ну тебя, дед… Ну что не так?

— Ложка у тебя на шее для чего болтаетси? Щи хлебать?

— Ой, блин… — я даже покраснел. — Верно, деда, дурак у тебя внучек…

— Ничего, Федька, не горюй, — сразу подобрел Михалыч. — Старших слушай, мы, мудрые люди, плохого не насоветуем… Куда за оладиками полез?! А кашу?!

После завтрака я брякнул ложкой о край стола и тут же из воздуха послышался бас правой головы:

— Слушаю внимательно, Ваше грозное, неповторимое, ужасное и злодейское Величество!

— Кончай прикалываться, Горыныч. Как у вас дела?

— Голодаем, — пропищала левая. — Прикинь, Федь, на всю округу не то, что коровки, даже барана полудохлого не найти!

— Что, даже оленей или лосей по лесам нет? — удивился я.

— Так это же ловить надо…

— Совсем ты, Горыныч обленился у меня на службе… Ладно, вернётесь, я тебе пир устрою и отпуск… хотя нет, с отпуском ты, наверное, обломаешься, дел полно. А вот пир — обещаю.

— Забожись!

— Ты что, Горыныч? Может тебе еще и молебн заказать в дворцовой церкви?

— Ох… Это я от голода, Федь… Уже мозги ослабели и крылышки махать отказываются…

— Ладно, прилетишь — откормишься. А пока может быть, расскажешь всё-таки как у вас там дела?

— Может быть и расскажу… — задумчиво прогудела правая голова. — А мне на пир кроме баранины и говядины, хорошо бы и осетринки маленько…

— Горыныч!

— А? Что? Ты что-то спросил, Федь?

— Ага, спросил. Могилку тебе по правую сторону Лысой горы вырыть или по левую? Горыныч, твою дивизию! Как дела у Калымдая ты мне скажешь когда-нибудь?!

— Ну что ты орёшь, Федь? Я и с первого раза услышал. Скажу, конечно, почему бы это мы тебе не сказал? Ты меня совсем уже за какого-то вредителя держишь? Али за тупых? Вот честно скажи, Федь, за тупых, да? Эх… Знаешь, как обидно? А еще друг называется…

— Горыныч…

— Да здеся твой майор, здеся. Вона под носом у нас скачет, сабелькой вострой машет, требует тебе передать… Вот что это за жизнь, а Федь? Ты на нас орёшь, Калымдай твой мне голову рубить собрался. Так некультурно… Ай! Ой! Да всё, всё! Хватит, майор, я всё понял! Господин батюшка император докладываю обстановку! Народец этот горный — вредный до неприличия, носом во все стороны крутит, а на нас даже чихать зазорным считает, но Калымдай, вона на ухо мне орёт, что уже почти разобрался с чудью этой и скоро уже результат будет… Всё ухо нам заплевал… Ой!