Анатолий Казьмин - И.О. Кощея [СИ]

Еще полчасика и мы зависли над указанной точкой. Горыныч, заметно взбодрившийся в теплом климате, медленно махал крыльями, удерживаясь на одном месте, а мы с дедом наклонились, пытаясь рассмотреть, что же там под нами.

— Смотри, внучек, а ить не обманул лягушонок наш! Вона дворец видать!

Действительно, сквозь прозрачную воду виднелись остроконечные верхушки башен, крыша дворца, да и большие силуэты рыб, а может и местных придворных, шнырявших вокруг.

— Ну давай, посол, — хихикнул Михалыч, спихивая Бульктерьера с Горыныча, — передавай привет своему царьку!

— Дед, ну что ты делаешь? — заорал я, провожая взглядом летящего вниз посла.

— А зачем он нам сдалси, внучек? — резонно ответил дед.

— Ты бы хоть развязал его…

— Небось не утонет, — отмахнулся дед. — Сейчас доклад сделает и придёт нас цельная толпа с пряниками встречать.

— Я сюда не за пряниками прилетел. Горыныч, твой выход! Вскипяти водичку, устрой им баньку во дворце!

Горыныч радостно угукнул, примерился, спустился пониже, а потом опустил вниз головы, согнув длинные шеи под прямым углом вниз.

— На счёт три, — пробасила правая голова. — Раз, два… поехали!

Из каждой пасти с рёвом вырвался столб огня и устремился вниз, где у самой воды, столбы сплелись в одну мощную, огромную и яростную, в десять обхватов, струю плазмы.

От воды облаком рванул пар, перекрыв нам обзор. Мы с дедом закашлялись, но тут же радостно завопили, подбадривая Горыныча, а тот и не думал прекращать выпаривать море над дворцом.

— Давай, Горыныч, жги гадов! — в восторге орал я.

— Добавь парку иродам! — подпрыгивал, размахивая руками дед.

Не знаю, что там происходило под водой, но поверхность моря бурлила как кастрюля с супом. Диаметр кипящего круга был уже, наверное, метров сто, когда левая голова, прекратила пулять плазмой и, повернувшись к нам довольно подмигнула:

— Красота, Федь, а? Передохну чуток — мы теперь по очереди будем.

Головы выдохлись, и теперь одна голова продолжала извергаться пламенем, а две других отдыхали и накапливали сил для нового захода. Сменяя друг друга, они постоянно удерживали в воздухе огненный столб и вода, ранее разогретая тройным залпом, не переставала кипеть.

— С детства люблю на огонь смотреть, — проорал Михалыч. — Жарь, Горыныч!

— Горыныч, ты не устал? — заорал в свою очередь я.

— Не, Ваше Кощейство, — ухмыльнулась средняя голова, — мы так долго еще могу. Только потом покушать хорошо бы.

— Покушаешь, не переживай, — я повернулся к деду. — Как думаешь, может, хватит уже?

— Жмот ты, внучек! Как есть, жмот! И ладно бы своё зажал, а тут — чужое. Ну, пуляет Горыныч, не жалуетси, ну и пусть себе дитятко резвится. На вот лучше пирожок.

Пирожок оказался с яйцом и луком. А второй — с ливером. Пришлось шлем стаскивать, уж больно аппетитные пирожки были. Дед на меня ругается, жмотом обзывает, а сам не мог в свой безразмерный кошель побольше пирожков напихать. Ну что это — всего два пирожка для измождённого битвой организма?

— Может в картишки, внучек? — минут через десять, предложил заскучавший Михалыч.

— Не, деда, вон ветер какой, никакого удовольствия карты всё время придерживать. О, смотри, машут вроде бы? Да не туда, вправо смотри!

Дед прищурился:

— Точно, внучек, плот какой-то что ли?.. А на ём с пяток образин каких-то тряпкой машут. Летим, послушаем, чего хотят?

— Потерпят, — отрезал я. — Мы им что, собачки? Нам махнули, мы и побежали хвостиком виляя. Жги, Горыныч, не останавливайся.

— Ну и то верно, — вздохнул дед. — Эх, сколько рыбки пропадает, а внучек? Сюда бы картошки покрошить, да лучку добавить, от знатная уха бы была!

— Ничего, дома отъедимся. А больше нет пирожков?

Пахло снизу вкусно и сидение над морем в облаке этих ароматов, да на голодный желудок, начинало походить на пытку. Наверное, голод и спас всё морское царство от полного выкипания. Промаявшись еще с полчаса, я заорал Горынычу:

— Всё, хватит! Выключай горелки и полетели к парламентёрам!

— К которым? — повернулась правая голова. — Они вона уже с четырех сторон нам машут.

Хм, точно, а я и не заметил.

— Давай туда, где народу побольше, а морды понаглее. Подлети и спустись метров на десять.

— А метры это сколько по-нашему? — озадачился Горыныч.

— Уф-ф-ф… Ну чтобы нормально поговорить можно было и в тоже время, чтобы кирпичом в нас не запустили.

— Я им запущу, — проворчал Горыныч, разворачиваясь к наиболее многочисленной делегации морских жителей.

Плот оказался панцирем огромной черепахи, на котором стояло с десяток чешуйчатых морских жителей. Впереди всех в гордой, я бы даже сказал, наглой позе стоял высокий плотный мужик в богатых нарядах, а рядом с ним едва доставая ему головой до плеча, замерла тоже чешуйчатая, но довольно симпатичная дама. Может быть и ошибаюсь, но исходя из моего опыта, морские дамы выглядели куда миловиднее своих представителей сильного пола.

— Внучек, кажися царь ихний, — пихнул меня в бок Михалыч.

— Ох, да не пихайся ты, дед! Сейчас разберемся, — я свесился на бок и заорал: — Эй, мужик! Ты что ли царь тут будешь?

Мужик побагровел, потом позеленел и уже открыл было лягушачью пасть с множеством мелких острых зубов, но вперёд шагнул другой земноводный, судя по следующей фразе — дворецкий:

— Его могущественное Величество, пресветлый царь сего моря, всех впадающих рек и озёр, всех берегов, пляжей…

— …и бунгало на них, — перебил я. — Так царь или нет?

— …Морифант Седьмой! — сделал вид, что не заметил, как его перебили, дворецкий и сделал шаг в сторону.

— Ага, значит, по адресу попали, — удовлетворенно кивнул я. — И где мой змеиный артефакт, а, царь?

— А ты кто такой?! — заорал Морифант № 7.

— Здрасте, блин, — обиделся я. — Ну а кто ты думаешь, к тебе в гости явился? Иван Фёдорович Крузенштерн?

— Кто? — растерялся царь.

— Аз есмь Кощей! — рявкнул я. — Гони должок!

— Да кто ты такой?! — глумливо произнес Морифант. — Какой такой Кощей? Отродясь мы не знали таких! Это у себя в деревне ты может и Кощей, а тут на моём море…

— Давай, Горыныч, — скомандовал я, недослушав этого наглеца.

Средняя голова качнулась на длинной шее вниз и с хрустом откусила царю голову.

— Ах! — хором сказали придворные на черепахе, и присели, в ужасе закрывая головы руками с перепончатыми пальцами на них.

— Ой! — сказала морская царица и брезгливо стала смахивать платочком брызнувшую на платье кровь.

— …мать! — сказал Михалыч за спиной и в восторге засадил мне ладонью между лопаток.

— Блин! — сказал я и полез рукой за спину, чесать ушибленное место.

— Тьфу! — сказал Горыныч, выплевывая голову Морифанта, и та заскакала по морю, как камешек, который запустили с берега по водной глади. — Тиной пахнет. Не вкусно.