Принцесса Штальхаммер - Кудель кровавого льна

— Ты молвила, что нам многому стоит поучиться у Авроры, Форсунка, — вновь заговорила Элизабет. — Так вот, поучись у неё умению прощать.

— О нет, — необычно приглушённым голосом заговорила ящеровидка, и жилка под её глазом нервически задёргалась, — нет, Лиз. Ты меня совсем не знаешь. Я умею прощать, ведь я очень великодушна. Но я устала это делать. Серьёзно, мне это осточертело. Всю свою жизнь, с тех пор, как я оказалась у Кровотоков, я только и делаю, что прощаю каждого мудака, который гадит мне в душу и издевается надо мной. Что, не замечали их никогда, таких мудаков, для которых прощение — это признак слабости и малодушия? Да вы!.. Вы даже представить себе не можете, скольких мразей я простила за все их мерзостные поступки! А ты, Лиз, ещё хочешь от меня раскаяний? Требуешь их? А тебе-то какое дело до меня, моих проблем и моих планов? Может, ты будешь указывать мне, кого кохать, а кого ненавидеть, а я буду послушно подстраиваться под твои прихоти? Иди-ка ты куда подальше. Вона, воспитывай лучше свою дочурку, глядишь, она созреет не такой, как я, — злой и жестокой Форсункой. А лично я жалею только об одном, о том, что эта змеюка Линииндилуашаг не послушала меня. Да-а… Всё, мне надоело, отвалите от меня, — Форсунка шипастыми плечами растолкала Морэй и Шай’Зу и быстро направилась на «Чёрный олеандр».

Чародейки видели, как ящеровидка, игнорируя сходни, с разбегу запрыгнула на руслень корабля, забралась по туго натянутым вантам на палубу и скрылась за гигантским кожухом, закрывающим гребное колесо. Перед этим она украдкой взглянула на Аврору, и та, не выдержав, отвела голубые глаза в сторону.

Трое магичек обменялись многозначительными взглядами. Никто из них не хотел говорить первой, но в то же время все понимали, что в подобной ситуации пребывать в безмолвии не выход. Аврора напряжённо думала. Тягостное молчание прервала Элизабет:

— Я немного знаю о прошлой жизни Форсунки, но могу с уверенностью сказать, что она явно не сладкая патока, тем не менее, это не отменяет того факта, что эта рыбница пыталась спровоцировать кровавую баню по всему побережью Камнекняжества. Я просто пыталась добиться от неё раскаяния, а не обличающего пасквиля о самой себе… А ведь ещё говорит о себе как о дурной девке! Вряд ли дурная девка додумалась бы до такой коварности.

— Кто такие Кровотоки? — осторожно спросила Виолетта.

— Знакомое слово, но я, увы, совершенно не помню, при каких обстоятельствах его слышала. Есть повод освежить память.

— Я… Я должна с ней поговорить… — неуверенно начала Аврора, отстраняясь от учительницы. — Можно?

— Правильно, иди, поговори, успокой её, а нам с Шай’Зу надо кое-что обговорить с Линииндилуашаг, кстати, она уже здесь. Пошли, Виолетта. Виолетта, не ходи с ней, нам надо всё разузнать у наги. Если она примется юлить, у нас вдвоём будет больше шансов раскусить её и вывести на чистую воду. Я хочу знать, о какой опасности идёт речь. Ступай, Аврора. Вы поймёте друг друга, ступай. Только… Будь осторожна с этой рыбницей. Иногда она бывает невыносимой. Хорошо?

— Угу-м, — автоматом пискнула девочка, даже не расслышав слова Элизабет.

Белокурая девочка вплыла, как призрак, в полутёмную крюйт-камеру, пахнущую пылью, мышиным помётом и сухим порохом, и притворила за собой дверь. Обычно жутко скрипящая от проржавевших петель, она не издала ни звука, будто бы боялась испортить момент. Форсунка сидела напротив, на полу между двумя пороховыми ящиками, согнув стройные ноги и обхватив колени руками.

— А, это ты. Зачем ты пришла, малявка? — голос её был на удивление спокоен, а глаза снова превратились в бесстрастные ониксы, сверкающие в полумраке.

— Потому что ты позвала меня.

— Что ж, я действительно хотела, чтобы ты навестила меня. Я хочу признаться тебе кое в чём, но нехай это останется между нами, лады?

Аврора, подумав с мгновенье, опустилась перед рыбницей на колени и утвердительно кивнула головой. Форсунка подползла поближе к девочке и села в такую же позу.

— Я страшно завидую тебе, малявка. Не потому, что твои родители погибли, а потому, что в твоей жизни появилась Лиз, которая не бросила тебя в трудную минуту. Она добра, как сестра милосердия, и любит тебя. А меня это очень удивляло. Пойми, я видела много зла в своей жизни, и не смотри, что мне всего двадцать семь. Человек и эльф в моём понимании мира постоянно враждуют, ведь они так непохожи друг на друга. Люди и эльфы — надменные, эгоистичные и алчные петухи, которые цапаются, лишь только увидят друг друга. Так я вижу вас. А вы… Нет, и всё-таки вы странная парочка. Вы любите друг друга, оттого и мучаетесь. Мучаете друг друга и самих себя. И делаете вид, что не замечаете этого. Вы странные, вы любите друг друга странной любовью.

Аврора, внимательно выслушав рыбницу, облизала пересохшие губы и вдруг залилась румянцем.

— Слушай, я… Хочу, чтобы Элизабет называла меня своей дочерью, а я её своей мамой, — застенчиво прошептала она, бегая глазами по коленкам Форсунки. — Но почему тебя это так волнует? У тебя была похожая ситуация, ведь так? Я хочу, чтобы ты рассказала мне о своих горестях. Я готова выслушать тебя. Поначалу будет тяжело, но скоро это очень поможет, обещаю.

— Ну уж нет, малявка. Не пытайся перевести стрелки разговора, сейчас мы говорим о тебе и Лиз. А что же до меня, то скажу лишь одно: никого в этом мире не заботят твои проблемы и горести и бесполезно с кем-то ими делиться. Одной половине откровенно говоря насрать, а вторая лишь порадуется твоей несладкой участи. Это взрослый мир, малявка, в нём нет места состраданию, доброте и жалости, а ты уже должна была это понять. Так что нет, ничего я тебе не буду говорить. Да и вряд ли истории из моей жизни тебе понравятся.

— Ну… Хорошо. Понимаю. Я понимаю тебя. И мам… Лиза понимает тебя. Но ты не должна держать в себе какие-либо ужасные воспоминания, тебе нужно поведать о них кому-то, чтобы душевная рана затянулась. Рубец останется, это да, но жалить будет уже не так сильно. Сейчас мы выслушали тебя, и мы очень сочувствуем твоей нелёгкой судьбе. Я сочувствую тебе, Форсунка.

— Спасибо, малявка. Мне приятно это слышать. И прекрати заговаривать мне зубы. Я тебя, шельму, знаю.

— А вот однажды мам… Лиза рассказа мне о смерти своей матушки, я её внимательно выслушала, а потом она добавила, что от этого ей очень полегчало.

— Да называй ты её уже своей матерью, честное слово, хватит такие глупые физиономии делать и словами давиться!

Аврора потупила взор.

— Я… Не могу. Я знаю, что моя семья мертва и её уже не вернуть, а Лиза — единственная отрада в моей жизни, но… Я понятия не имею, как она отреагирует на моё признание. Вдруг она поднимет меня на смех или, не дай боги, отчитает или накажет? Тогда уж лучше сбежать и не возвращаться, чем дальше учиться при ней. Я считала, что для неё всего лишь ученица, ведь она согласилась не отдавать меня в приют лишь тогда, когда увидела во мне Силу. Сказала, что буду учиться у неё, а я что? А я согласилась, не раздумывая. Совсем не хотела идти в приют к знакомой Лизы, чувствовать себя никому не нужной сиротой рядом с другими такими ненужными сиротами.