Олег Данильченко - Вернуться, чтобы исчезнуть [litres]

– Побойся Бога, Лен. – Говорю, но слышится только шепот. – Дите ведь рядом.

– Что? – опешила девушка.

– Я не дите! – опрометчиво встряла дочь.

– А ну марш отсюда! – опомнилась Полозова. – Я сейчас твоего предка убивать буду.

– Ой, а можно тихонько в уголке посижу? Я не буду мешать. Честно-честно!

Вот это дочь выросла. Всем на зависть, блин. Хотел сказать «вырастил», но вовремя вспомнил, что это немного не так. Тут родного отца особо зверским способом убивать собираются, а она мешать не хочет.

– Отставить убивать. – Это Ефимовна с кастрюлей чего-то там заявилась. – Вернее, потом убьешь. А сейчас засранца этого накормить надо. Зря, что ли, суп для него готовила?

– Ой, а можно я его кормить буду? – это снова дочь активизировалась.

И вроде улыбается, вот только улыбка какая-то странно хищная. Не желают добра с такими улыбками. Короче, чего-то я уже боюсь даже. Не к добру все это. А еще Ленка с Ефимовной как-то задумчиво на меня смотрят. Вроде решают, согласиться на предложение Иришки или нет. Изображаю взглядом мольбу. Мол, не надо. Ведь вставит воронку в рот и зальет кипяток прямо в глотку. И не важно, что воронки нет под рукой. Вон, она уже ее из листа бумаги скрутить пытается.

– И вообще, я есть не хочу, – пытаюсь отмазаться.

– Он что-то сказал? – Переглядываются женщины.

– Аха. Говорит, что очень кушать хочет.

– Точно? – Нахмурилась судовая повариха. – А то мне показалось…

– Нет, нет, нет. Точно-точно. Есть, говорит, хочу.

Мотаю головой, стараясь изобразить отрицание.

– Вот видите? Кивает.

Наверное, так бы и закормили до смерти, но тут в дверь зашла вся перебинтованная Машка. Даже хвост в двух местах не забыли замотать. Смешная такая в этих повязках. Голова почти полностью замотана, только левый пучок вибрис, левый глаз и правое ухо виднеются. Правая задняя лапа тоже замотана, вот только хромает животина почему-то на левую. Короче, видок самый что ни на есть разнесчастный. Села рядом со мной и уставилась жадным глазом (левым, понятное дело) на кастрюлю с супом. При этом кошачий живот явно был не пустым. Иначе с чего бы он был таким круглым?

– Нет, ну вы посмотрите на это наглое животное! Я и так тебя уже четыре раза кормила за сегодня.

Кошатина сделала удивленный глаз. Типа, не помню, да и вообще, когда то было?

– Да ты что? – Поставив кастрюлю на стол, уперла руки в бока дородная женщина. – А кто тазик каши ровно десять минут назад умял, а потом еще у экипажа со столов миски отнимал?

Кошатина села на задницу и закатила глаз горе.

– Ах, это не ты была? Ах, сами отдавали? И вообще, прекрати симулировать. Ты хромаешь не на ту ногу!

Маха сидела и делала вид, что все это наговоры. Жаль, свистеть не умеет, а то точно насвистывала бы.

– Тоже мне защитница, – возмутилась Ленка, имея в виду Манюню. – Он там сдохнуть хотел, а она его выгораживать приперлась. Он на тебя плохо влияет.

Кошатина что-то мявкнула скрипучим голосом.

– Кто? Он хороший? – Это уже тетки в три голоса хором гаркнули от удивления. Прямо сюр какой-то. Вот же ж Евино племя, эта мявчит, те на русском изъясняются, а понимают друг друга.

Я усиленно задергал головой, стараясь показать, что полностью разделяю кошачье мнение.

– Да ты, да ты, да ты… – у Елены наконец отказала фантазия, и она не нашлась как меня назвать.

Вместо этого села на стул, сложила ладошки и по-бабьи разревелась. Дочь с Ефимовной заголосили в унисон. У них, в смысле у женщин, такое сплошь и рядом. Это как условный рефлекс. Одна слезу пустила, тут же остальные, надо не надо, подключаются.

– Кого хороним? – В дверном проеме показалась озабоченная физиономия Иваныча.

– О, супец! – Протолкался вперед рыжий гном. – А ложки где?

– Куда грабки тянешь, ирод? – опомнилась повариха. – Это больному! И вообще! Ты уже ел!

– Да сколько я там съел? – обиделся Жак. – Это вон бестия черная ела. И я бы даже сказал, жрала.

Машка продолжала сидеть с отсутствующим видом, типа наговоры все это и вообще, то не она была. Перепутали с кем-то.

– Так. Что за сборище? – Раздвинув собравшуюся толпу, в помещение вошел американец. – Больному покой нужен!

– Дык все. Более не нужен, – не унимался гном. – Видишь же, оплакивают уже. Чего ж добру пропадать?

Пока народ соображал, что ответить, рыжий открыл крышку кастрюли и принюхался.

– А ничего так пахнет. Меня так кашей кормила, а этому придурку супу наварила.

Я аж поперхнулся. Это кто тут придурок? Он про меня, что ли?

– А чего вы так смотрите? – Видимо, не я один удивился сказанному. – Кто ж на врага в одиночку бросается? Придурок и есть. Ты, Сергий, что, меня не мог позвать? Я ведь даже секиру заранее расчехлил. Выходит, зря готовил. Разве ж так друзья поступают? И вообще, никогда тебе не прощу, что такую знатную битву пропустил. Только к концу самому сподобился, когда бортом встали, но даже вдарить никого не поспел. За молодыми разве ж угонишься?

Во время этой отповеди гном не забывал отхлебывать прямо из поварешки, так как ложка отсутствовала.

– Ефимовна! Душа моя! А ложки и правда нет?

Дальше полный бардак и хаос начался. Все говорили одновременно. Каждый высказывал свою точку зрения. Что интересно, мужское мнение поголовно соответствовало озвученному Жакдином, а женский вариант, естественно, был созвучен Ленкиной версии. Правда, женщин в каюте по-прежнему всего трое было, но думаю, что остальные, если спросить, выскажутся аналогично. Но что самое странное, мне было приятно. Люди переживали за меня, за всех нас, а теперь радуются, что обошлось. По-разному радуются. Кто-то вот, к примеру, не будем показывать пальцем, убить меня хочет, а кто-то сетует, что в бою рядом не стоял. Смотрю на этот бедлам и двоякое чувство испытываю. С одной стороны, эти люди не выполнили прямой приказ, что крайне раздражает меня, как командира. Это ж получается, что не уважают. А с другой стороны если взглянуть, они ведь ради меня старались. Сознательно пошли на риск, чтобы спасти. При этом сделали даже больше, чем требовалось. Не бросили все, отправившись домой, как я приказал, а доделали дело, сняв потенциальных союзников с борта гибнущего корабля и подобрав утопающих со второго, при их же помощи, совершили опасный абордаж, выручив нас троих. Ну и что теперь делать? Ругать или хвалить? Блин, хочешь плачь, а хочешь смейся. И то, и другое в тему будет. И все же во всей этой ситуации приятного больше. Таки вышла из нас команда. Да, странная, да, своевольная, но дружная, когда каждый ради другого готов рисковать собственной жизнью. Вон, у двери на стуле Фудо сидит, в подтверждение моих мыслей, основной меч свой между ног пристроив. Тоже весь в бинтах и рожа кирпичом, молчит по обыкновению, но глаза смеются. И ведь знакомы всего ничего, но в бою рядом стояли, спину друг другу доверяли, так что теперь уже родственники практически.