Дарья Кузнецова - Чистый лист

— Следующий раз Мая начнут шантажировать моим происхождением, если вдруг кто-то докопается, — предположила я.

— Если кому-то в голову придет такая светлая идея, сразу звони мне, — отмахнулся Шешель. — Я этому идиоту популярно объясню, что случается с людьми, разглашающими государственные тайны. Вмешательство в личную жизнь — это штраф или арест на луну, шантаж — необременительное тюремное заключение. А вот за раскрытие сведений о секретных экспериментах упекут далеко и надолго, если не навсегда. Телефон записать?

— Да я его на всю жизнь запомнила. — Меня передернуло от воспоминаний о тех минутах, когда я бежала звонить, до смерти боясь за жизнь Мая. — Кстати, об упекании! Владыка действительно хочет как-то особо изощренно казнить Андрия или ты приврал для усиления эффекта?

— А ты какой вариант предпочитаешь? — кокетливо уточнил следователь.

— Правильный, — не поддалась я на провокацию.

— Ну а правда, как всегда, где-то между, — развел руками Шешель. — Владыка действительно очень сердит и действительно высказывался в том смысле, что обычное повешение для этого преступника — слишком мягкая мера и было бы неплохо применить к нему что-то из изобретений прошлых веков.

— Но?

— Но менять законы ради одной сволочи никто в любом случае не станет. Зачем бросать оппозиции такую крупную кость, как возможность обвинить владыку в изуверстве?

— Вместо изощренной казни можно дать пожизненный срок. В одиночке, — задумчиво предложила я.

— Какая страшная, жестокая женщина! — с явным одобрением присвистнул Шешель. — Я обязательно поделюсь этой идеей. Хотя что-то мне подсказывает, что кровожадности владыки не хватит, чтобы побороть его рациональность.

— В каком смысле?

— Молодой здоровый мужик в расцвете сил даже в одиночке проживет не меньше десяти лет, если не морить его целенаправленно. Все это время его надо кормить, охранять, убирать за ним, и все за казенный счет. Боюсь, владыка не настолько злопамятен.

На этой позитивной ноте наш разговор прервался тихим шелестом двери, впустившей в кабинет Мая.

— Вот ты где, — криво улыбнулся мужчина.

Судя по всему, доктор не сумел пройти мимо разукрашенной княжеской физиономии, поэтому Недич был кое-где смазан чем-то морковно-оранжевым, а кое-где заклеен пластырем. Почему-то от этого тезка приобрел гораздо более разбойный вид, чем тот, который имел после драки.

— Как Любица? — участливо спросила я, когда Май примостился на подлокотнике, накрыв ладонью мое плечо.

— Плохо, — хмуро сказал он. — То есть она уснула, но доктор сказал, что ее состояние вызывает опасения. Ничего такого, чего нельзя исправить, нет, это обнадеживает, но он настаивает на том, чтобы показать Любицу психиатру и, скорее всего, поместить в клинику. У нее нервный срыв и вообще очень тяжелое психологическое состояние, и все это в крайне запущенном виде. А я еще спорил с тобой, говорил, что она в порядке! Надо было раньше обратиться к врачу…

— Ну вот, ты еще себя начни грызть за это! — Я возмущенно ткнула Мая кулаком в бедро. — Напоминаю кому-то очень ответственному, что этого кого-то самого не могли полгода загнать к врачам!

— Ну, у меня все было не настолько плохо, — возразил Недич, но под моим негодующим взглядом прозвучало не очень уверенно.

— Давай поговорим об этом со Стевичем? — мрачно предложила я. — Готова спорить: я знаю, что он тебе скажет!

— Не надо, я тоже это знаю, — поспешил сдать назад тезка.

— Правильно, ты лучше не спорь с этой женщиной, — заржал Шешель. — Она жуть какая грозная! Ладно, хорошо с вами, но пойду разгребать все, что мы тут нарасследовали. Называется, решил выспаться в собственный законный выходной, — хмыкнул он, бросив выразительный взгляд на часы, стрелки которых сошлись вблизи единицы.

— Хочешь остаться тут, с Любицей? — осторожно спросила я у Мая.

— Нет. Поехали домой. Оттого, что я усну в своей постели со своей женой, никому хуже не станет, — решил он и потяг нул меня за руку из кресла. — Приедем завтра.

— Пока не женой, — поправила я педантично.

— Боги, Майя! Ты можешь хотя бы сейчас не спорить? — тихо засмеялся он. — Я готов немедленно затащить тебя в храм, растолкать жреца и доплатить за срочность, но мне очень хочется, чтобы хотя бы это событие в нашей жизни прошло так, как нужно, а не так, как получится. Поэтому пока — просто привыкай, хорошо?

— Хорошо, — покладисто согласилась с ним. — Я не против, так просто, для порядка. Ну и… брежу немного после всех сегодняшних событий, — призналась виновато.

Особняк Маричей притих, никто внизу не караулил, так что мы потихоньку вышли и без приключений добрались домой. Там я, конечно, сначала поохала над расцвеченными синяками ребрами Мая, но тому это быстро надоело, и вскоре тезка меня убедил, что чувствует себя неплохо. Пожалуй, это оказалось лучшим лекарством от тревог насыщенного вечера для нас обоих: где-то через час мы спали крепко и без сновидений.

Наутро первым делом отправились обратно, к Любице. Благородный Май, вспомнив о неприятном опыте моего общения с этой женщиной, предлагал мне остаться дома, но я отказалась. Во-первых, это по-свински — бросить мужчину одного расхлебывать все жизненные неурядицы, во-вторых, не так уж я и сердилась на его сестру, чтобы что-то ей припоминать: подумаешь, немного поцапались! Ну а в-третьих, мне было ее очень жалко — и из-за срыва, и из-за предательства мужа. Это мне слишком эффектный актер с первого взгляда не понравился, а она-то его, похоже, искренне любила, несколько лет прожила с ним, верила… А может, в глубине души ощущала фальшь, но после смерти семьи ей больше не на кого было положиться, с Маем-то изначально умудрилась разругаться. Тут, конечно, можно долго рассуждать о степени ее ответственности за последнее обстоятельство, но какой толк от этого теперь? Лучше перевернуть страницу и начать отношения заново, с учетом прежних ошибок.

А когда мы взглянули на Любицу утром, возможные претензии и вовсе застряли в горле. Бледная, буквально прозрачная — сущее привидение с потухшим взглядом и глубокими тенями вокруг глаз, она за ночь постарела на пару десятков лет — внутренне, без морщин и седины. Голос тусклый, улыбка — мертвая… кошмар!

После такого зрелища Мая пришлось отпаивать брадой, очень уж впечатлило его преображение сестры. Причем хозяйничать в кабинете Миомира вынуждена была я: самому хозяину стало не до гостей, от переживаний слегла София, да и сам Марич-старший, погруженный в невеселые мысли, ходил мрачнее тучи.

Впрочем, потом пришел доктор. Не вчерашний, оказавший срочную помощь, а специалист-мозгоправ. Осмотрел Любицу, о чем-то долго разговаривал с ней наедине и успокоил нас, уверив в благополучном исходе. На его взгляд, отсутствие суицидальных мыслей и общее достаточно адекватное восприятие ситуации являлись отличными условиями для работы, а наличие искренне переживающей за больную родни — замечательным подспорьем.