Роман Афанасьев - Война чудовищ

Тан поднял взгляд на Арли как раз в тот момент, когда ее бледный лик сменился серой маской вампира. Ее глаза вспыхнули алым огнем, от клыков отразился зеленый свет портала, и тан едва не вскрикнул от боли.

– Беги, – выдавил он, чувствуя, как прогорает кожа на правой ладони. – Беги, Арли!

Вампирица лязгнула клыками и прыгнула – к горлу Сигмона, что вжался спиной в каменную кладку башни.

Выворачивая руку, эльфийский клинок разогнул Сигмона и взметнулся к потолку. На миг застыл над головой неотвратимым пылающим возмездием, сбывшимся ночным кошмаром, грозящим обратиться реальностью. Бросил зеленый отблеск на серое лицо упыря. И стал опускаться, перемалывая крохи предсказанного будущего в настоящее.

Его ход стал неотвратим как прилив. Клинок нельзя было остановить, это был один из тех ударов, что заставляют остановиться само время и отступить саму смерть. Он скользил меж неповоротливыми секундами, падая вниз топором палача, и, казалось, весь мир замер пред его стремительным бегом. Но вместе с клинком двигался и тан Сигмон ла Тойя, наполненный силой эльфийского клинка, выпав из времени этого мира. И он сделал то, что мог сделать.

Честное железо, вышедшее из рук простого кузнеца, что до сих пор холодило левую ладонь, взметнулось снизу вверх, навстречу древнему колдовству. Но оно не встретилось с пылающим клинком, что мог разрубить саму реальность. Железо встретилось всего лишь со слабой человеческой плотью, несущей смертельный клинок.

Эльфийский меч рухнул вниз – вместе с запястьем Сигмона, а окровавленное железо взметнулось к потолку. Оставшись без поддержки человеческой руки, зеленое пламя клинка всего лишь на палец изменило свой ход. Но этого хватило. Эльфийский клинок рассек черный плащ на груди вампирицы и упал на каменный пол, сочась зеленым светом.

Арли отпрыгнула назад, пошатнулась и застыла, с изумленьем глядя на тана. Сигмон упал на колени, выронил железный меч и схватился за правое предплечье, из которого фонтаном била кровь. Пальцы Сигмона сжали обрубок сильнее любой повязки. Боль полыхала в руке, но она была пустяком в сравнении с той болью, что горела в сердце.

Тан поднял голову, и его глаза, подернутые влажной пеленой, увидели расплывчатую фигуру Арли, что на фоне зеленого портала казалась черным силуэтом. Потом он опустил взгляд. От боли сводило скулы, в руку словно налили расплавленного железа, но Сигмон все же смог выдавить:

– Беги.

Серый лик вампира пропал, уступая место костлявому лицу, обтянутому сухой тряпкой кожи. Арли поднесла руку к губам, нерешительно шагнула вперед, словно не зная – то ли помочь, то ли добить... А потом увидела то, на что смотрел тан.

Эльфийский клинок, лежавший на полу, вздрагивал, словно его била лихорадочная дрожь. Пальцы отрубленной руки так и не разжались, и казалось, что мечом шевелит призрак. Вампирица замерла. А клинок пополз к ее ногам, оставляя за собой в камнях башни проплавленную полосу. Мертвая плоть тащилась за ним, оставляя кровавый след, словно рука и после смерти пыталась сдержать удар волшебного меча.

– Беги! – взвыл Сигмон. – Беги!

Меч прыгнул. Прямо с пола, без звука, словно змея, подкараулившая жертву. И в этот раз его ничто не смогло сдержать.

Арли успела вскрикнуть и отшатнулась назад. Зеленый кокон портала принял ее тело, сглотнул, как жаба поймавшая муху, и утянул вампирицу в сверкающие глубины за те самые доли секунды, что понадобились клинку для удара. Зеленые волны плеснули из центра к краям, ртутная поверхность колыхнулась и разгладилась. А потом визжащий эльфийский клинок, сменивший зелень на багрянец, ударил в самый центр портала.

Он исчез в его глубинах так же бесшумно, как и предыдущая жертва. Но он оставил за собой след – пульсирующую прореху, что распахнула черную глотку в середине пылающего кокона. Сигмон попытался подняться, оперся рукой о стену, и в тот же миг зеленое зеркало взорвалось, как самая большая на свете колба алхимика.

Зеленые клочья брызнули во все стороны фонтаном искр. Сигмона ударило о стену, бросило на камни, и он наконец завопил от боли в полный голос.

Ответный рев башни сотряс каменные стены. Каменная ступенька, над которой минутой раньше горел портал, раскололась, и трещина звездой разошлась по всему полу. Вся башня затряслась и загудела. Пол заходил ходуном, подбрасывая обезумевшего от боли Сигмона, как норовистый скакун. Содрогнувшись до основания, каменная громада начала рассыпаться, словно была сделана из песка.

От грохота заложило уши, но Сигмон знал, что все еще кричит, жадно хватая горячий воздух пересохшим ртом. Дыханья не хватало, и все же он поднялся на ноги и прыгнул на другую сторону огромной трещины, расколовшей надвое пол. Там, у стены, плясала тренога пюпитра, а на нем подскакивала в диком танце книга из сшитых листов пергамента. Сигмон упал на колени и пополз к ней, к той самой твари, что погубила двух самых дорогих ему существ. Ему даже не пришлось вставать – после нового толчка тренога опрокинулась и ударила тана по плечу. А книга упала прямо перед ним – шлепнулась с противным мокрым звуком и распласталась на камнях, как разбившийся человек. Сигмон отнял левую руку от обрубка. Кровь потекла тоненькой струйкой, запятнав пергамент, но он не обратил на это внимания. Он подхватил книгу, вцепился в нее мертвой хваткой – так, как раньше зажимал кровоточащую рану – и выпрямился в полный рост.

Башню качнуло, и дальний угол комнаты скользнул вниз с тихим шелестом, открывая ночное небо и верхушки мертвых деревьев. Пол дрогнул и стал заваливаться на бок, как палуба тонущего корабля. Сигмон взбежал по нему, почувствовал, как пол уходит из-под ног, и оттолкнулся от него, что было сил.

Он вылетел в дыру, как камень, пущенный из пращи. Навстречу свежему ветру, навстречу весенней ночи... И также, как камень, рухнул вниз.

Сознание помутилось раньше, чем он коснулся земли. Он помнил только краткий миг полета. Потом боль в груди, мерзкий хруст где-то внутри и вкус крови во рту. А еще – тепло, исходящее от мягкой лесной земли.

Где-то за спиной с грохотом обрушился горный кряж, и пришла тьма.

Жизнь возвращалась постепенно. С каждым порывом ветра, с каждым шорохом в лесу, с каждым новым толчком сердца. Из тьмы забытья всплывали звуки и запахи. И тогда Сигмон понял: он жив и лежит на спине. Чувства вернулись к нему, и тан тотчас пожалел об этом.

Его тело превратилось в мешок, наполненный болью. Но это была правильная боль – с хрустом выправлялись суставы, бесшумно сращивались порванные сухожилия, и тихо-тихо, едва заметно, билось сердце. Но с каждым его ударом в тело Сигмона вливалась очередная порция обжигающей жизни. Изломанное тело, в котором чудом теплился уголек дыхания, восстанавливало себя.