Роман Афанасьев - Война чудовищ

Глаза застилала кровавая пелена, боль плескалась внутри кипящим варевом, обжигая нутро. Тело Сигмона рвали десятки когтей, острые клыки впивались в его руки, выхватывая куски мяса. Раны заживали на глазах, но их становилось все больше, и кровь струилась по ногам – собственная кровь Сигмона. Он продолжал сражаться – лишь тем оружием, которым наделила его природа. Он проламывал головы кулаками, ломал ребра ногами, просто отшвыривал упырей в сторону, как мешки с сеном, но отступал. Внутри бесновался зверь, творя невозможное – сдерживая ярость двух десятков почти бессмертных воинов, но Сигмон понимал: бой проигран. Он не сможет голыми руками одолеть это многоглавое чудовище. Один неверный шаг – и его погребет черный поток. Он знал: это случится через пару мгновений. От потери крови начала кружиться голова, а истерзанные руки, покрытые сотней затягивающихся ран, плохо слушались. Оставалась надежда только на помощь друзей – быть может, маг или алхимик смогут сдержать атаку упырей: магией или эликсирами.

Извернувшись, Сигмон бросил взгляд назад, пытаясь высмотреть Рона. Отвернулся он всего лишь на краткий миг, но этого хватило – десяток когтистых лап впились в ноги и дернули. Сигмон пал на колени, попытался подняться, но упыри повисли на плечах, как собаки на раненом медведе. Тан отшвырнул двоих, третьему разбил кулаком голову, но остальные облепили его, как огромные черные муравьи, и Сигмон зашатался. Он бросил последний взгляд на друзей и шумно выдохнул.

Рыжий маг стоял на месте, воздев посох к черному небу, и с простой деревяшки лился синий свет, накрывая поляну призрачным шатром. У ног Дариона лежал на спине Рон. Рядом, на коленях, стоял Корд. Его кольчуга развалилась на куски, а темный кафтан заливала кровь. Его поддерживал Мираль, который и сам едва держался на ногах. И только граф де Грилл бился о стену волшебного света, пытаясь вырваться наружу, к упырям, бессильно царапавшим стену длинными когтями. Граф сжимал черный от сажи меч – меч безжизненный и холодный, так и не оживший в чужих руках.

Опускаясь на землю под тяжестью насевших упырей, Сигмон успел подумать: все напрасно. Все его усилия, вся его никчемная жизнь... Дарион с трудом удерживал посох – его качало, а из носа и ушей струилась кровь. Тан понимал: друзья переживут его на десяток минут, не больше. Он попытался крикнуть им, что надо бежать, но не успел – волна кровососов опрокинула его на живот и вжала в мягкую лесную землю.

Чувствуя, как по шкуре скребут когти вампиров, как впиваются в истекающие кровью руки их клыки, Сигмон понял, что все кончено. Миг до удара по горлу растянулся на целый день, и тан успел увидеть тот самый кошмар, где целые города ждут восхода солнца как смертного приговора.

Сигмон поймал отчаянный взгляд де Грилла, замершего у волшебной стены, и увидел в его глазах отчаянье и боль. Не за себя. За всех людей разом. Советник короля видел тот же кошмар, что и Сигмон. Он отражался в его птичьих глазах, и тан никак не мог понять, кому из них на самом деле снится этот сон.

Из последних сил Сигмон вытянул руку вперед, раскрыл ладонь, словно прощаясь с де Гриллом. Тот отчаянно вскрикнул и уронил эльфийский меч. Но прежде чем он коснулся земли, Сигмон сжал руку в кулак.

Никто из кровососов не заметил черную молнию, вылетевшую из стены света. Они увидели только, как лопнул волшебный купол, словно мыльный пузырь, простреленный хулиганом из рогатки. Маг повалился навзничь, как срубленное дерево, поверх него упал советник короля, не удержавшийся на ногах. Но вампиры не набросились на беззащитных людей. Им пришлось обернуться, чтобы увидеть того, кто посмел встать в одиночку против их темного воинства.

Упыри облепили упавшего тана со всех сторон, скрыв его от посторонних глаз. Они возились на нем, словно омерзительные жуки, пирующие на трупе. Еще немного – и это стало бы правдой, но черные тела на мгновенье замерли, словно остановленные невидимой рукой. Из глубины черной пирамиды тел пробился лучик зеленого света, а потом вся груда взорвалась кровавыми ошметками.

Из вопящих и стонущих останков поднялся Сигмон. Он сжимал в руке пучок зеленого пламени, лишь отдаленно напоминающий меч. Свет истекал из ладони и расходился по телу тана зелеными волнами, заставляя вставать дыбом чешуйки на шкуре, что проглядывала сквозь изодранный в клочья камзол.

Уцелевшие кровососы, еще миг назад торжествовавшие победу и предвкушавшие кровавый пир, попятились. Никто из них не смотрел в сторону беспомощных людей, что лежали на земле, не в силах даже пошевелиться.

Все уцелевшие вампиры, все три десятка, смотрели на пылающее зеленым светом чудовище, поднявшееся из груды мертвых тел. Силуэт его мерцал и постепенно терял человеческие очертания, превращаясь в огромную ящерицу, стоящую на задних лапах. Чудовище взмахнуло зеленой молнией и грозно зарычало, бросая вызов другим чудовищам, окружившим его со всех сторон.

И только тогда очнувшиеся вампиры бросились на одинокую фигуру, исходящую зеленым светом.

Ночь заливала лес чернильными кляксами, завивалась меж густых кустов черными лоскутами, кутала кроны плотным покрывалом тьмы. В зыбком свете луны белели мертвые кости – изломанные ветви деревьев. Отравленные колдовством, мертвые и нагие, они переплетались щербатым узором, и только в самой глубине чащи расходились в стороны, открывая широкую поляну с выжженной землей, сквозь которую робко пробивалась чахлая зелень, умирающая от яда. Никто и никогда не бросил на нее даже взгляда – тот, кто попал на поляну, не мог отвести глаз от башни, что высилась в центре мертвого круга.

Каменная громада, сложенная из шершавых черных камней, возвышалась над деревьями. Круглая, аккуратная, она напоминала жезл мага-великана, уронившего свое оружие в лес. Венчала ее острая игла, что возносилась над кронами столетних сосен и матово блестела в лунном свете подобно острию меча. Темные окна, похожие на бойницы, зияли пустыми провалами. Вход – узкий дверной проем, заполненный тьмой, напоминал раззявленный в крике рот, навсегда застывший в безмолвной муке. Над входом белел череп – с клыками, каких не бывает у простого человека. Он смотрел на ночного гостя пустыми глазницами и терпеливо ждал, когда тот ступит на порог башни.

Правую ладонь жгло огнем. Тысячи маленьких иголочек срастили волшебный металл с человеческой плотью. Меч пустил корни, сросся с хозяином в единое целое, стал его частью. Продолжением руки. Он не был инструментом. Инструментом стал человек, посмевший разбудить древнее колдовство.

Завитки узоров на клинке налились зеленым светом. Меч дрогнул, пробуждаясь, и лениво пошевелился, как сонная змея. Он потянул человека за собой, в черный провал двери, ведущей в башню. Клинок чуял добычу, он стремился исполнить то, для чего создан, и ничто на свете не могло ему помешать – кроме непослушного инструмента, что сделал шаг назад.