Сергей Чернов - Медианн №1, 2019

— Вам, государь, власть на земле дана от Бога. С ним и потолкуйте, попросите за меня.

— Не богохульствуй! Господь решает, как ему угодно. А я приказываю тебе от собственного имени: не умирай! Ты же. ты же мой друг. И мне никак одному. Особенно теперь.

Суровость с лица Иоахима ушла. Оно дрогнуло, исказилось. Король едва сумел сдержать слезы — он понимал, что Фридрих исполнить его приказ бессилен. И все равно это повеление было повторено:

— Я, как король, приказываю своему рыцарю выжить. И не смей ослушаться.

Мальчишке-королю хотелось верить, что он вправе отдавать такой приказ. Он ведь монарх! Почему он не может?

Фридрих силился внятно ответить, но закашлялся, изо рта пошла кровь. Иоахим помог ему, поддержав голову. Мальчишка-рыцарь стоял на самом пороге смерти, это очевидно: его настойчиво звали с той стороны, и осталось совсем мало времени на прощание.

— В том-то и дело, Иоахим. — он вдруг назвал короля по имени, чего не делал уже ровно полгода. — Что мы больше не дети, так ведь? Ты король, а я твой рыцарь. Именно это рыцари и делают, правда? Они умирают за своих королей. Нас всегда так учили.

Нечего тут было возразить.

Эрвин заприметил ее довольно скоро, когда устал смотреть в пылающее небо. Взгляд теперь скользил по деталям, обрамляющим сцену посреди деревни. Кто-то уже, захмелев, валялся в грязи. Парочки обжимались поодаль, не особо стараясь скрываться. Кто-то бранил сатанинскую, по его мнению, пляску — да только и сам оторваться от нее не мог.

Действительно, тяжелое зрелище: отвратительное своей притягательностью. Неуместный пир посреди войны да бессмысленная попытка в безумии сохранить остатки разума. Этих людей было жалко.

И только одна отличалась от всех. Черноволосая женщина с такими большими ярко-голубыми глазами, что издалека Эрвин поначалу приметил в ней именно эту деталь — а уж после все прочие достоинства. Никто с ней не танцевал. Женщина скромно сидела поодаль, прислонившись плечом к какому-то сараю, и взирала на происходящее без особенных эмоций на прекрасном лице.

Именно женщина, не девушка. Положим, она и не годилась Эрвину в матери, но все же была гораздо старше него. И, пожалуй — самой красивой из всех, кого сын полка здесь видел. А может быть и из всех, кого он встречал когда-либо.

Мучившая мальчишку рана не позволяла забыть о скорой смерти, избежать которой он почти не надеялся — если уж быть честным с самим собой, а не бахвалиться перед товарищами. Не лучший ли момент, чтобы совершать безумные поступки — на которые иначе не решился бы?

Тем более что под руку подвернулся венок из душистых трав и цветов: кто-то нацепил его на торчащую из забора палку, да так и забыл. Эрвин с трудом поднялся: боль не давала покоя, но кое-как идти он еще был в силах.

— Я… ну… это…

Слов толком не нашлось, но мелко дрожащие руки кое-как протянули венок. Незнакомка охотно его приняла.

— Просто. ну. с вами никто не танцует.

— Они меня не замечают, Эрвин.

То, что на столь красивую женщину никто здесь не обращал внимания, поразило мальчишку: он даже не заметил — незнакомка откуда-то знает его имя. Сама она назвалась, опередив вопрос Эрвина.

— Берта.

— Берта… красивое имя.

Эрвин покривил душой, конечно: имя было самое простое, крестьянское. Скольких Берт он уже успел встретить за время своих скитаний? Но это не имело никакого значения: все, что было связано с этой женщиной, становилось таким же прекрасным, как ее бледное лицо.

Настал миг растерянности — а что же дальше говорить, что делать? Эрвин сам неосторожно завел речь о танцах, но какой из него нынче танцор, с гноящейся раной от оставшейся в теле пули. Мальчик мало представления имел о том, как вообще следует общаться с женщинами: устройство аркебузы он точно знал лучше. Красота Берты нагоняла то самое беспомощное оцепенение, которое всякому мужчине знакомо — по крайней мере, из воспоминаний юности.

Снова раздались раскаты грома: уже куда более близкие, чем прежде. Берта на мгновение отвлеклась от Эрвина, подняв небесного цвета глаза кверху. Ее красиво изогнутые губы почти неслышно прошептали:

— Ты необычный мальчик, Эрвин.

— Правда?..

Не стоило так переспрашивать, это Эрвин сразу понял. Прозвучало слабо, неуверенно, по-детски. Но сказанного не воротишь, слово — что мушкетная пуля: вылетело так вылетело.

— Ну, я на лесть времени не трачу. Ты отважный. Ты бесстрашно пошел под пули и так же подошел ко мне. Это дорого стоит. Вы трое. ты, Дитмар и Мирослав. вы могли бы стать великим людьми, я вижу это. Жаль, что не судьба, правда?..

А вот это прозвучало пугающе. И вовсе не потому, что женщина знала куда больше, чем Эрвин рассказал — да он и вообще слова промолвить о себе пока не успел. Собственная судьба тоже не страшила: Эрвин успел смириться со смертью. Но что значит — «не судьба», для его друзей? Неужели?.. Нет, вот это было ужасно. Невыносимо ужасно. Страх и отчаяние ясно отразились на мальчишеском лице.

— Почему?..

— Ты плохо слушал у костра и в деревне? Косарь идет сюда. А этот праздник. Они приветствуют Косаря, сами того не осознавая. Дикая Охота скачет, и копыта ее коней звучат в небесах громом.

Берта потянула Эрвина за руку, и он послушно опустился на сырую землю рядом с ней.

— Вы все погибнете этой ночью, Эрвин, — страшные слова прозвучали с вкрадчивой мягкостью; женщина коснулась его щеки. — Это уже решено.

Как? Не может быть. То есть, может — смерть всегда дышит в спину, и мальчишки привыкли к ней. Но невозможно, чтобы это было предначертано. Не бывает такого, чего нельзя было бы изменить! Хотя бы для его друзей.

— Я не хочу.

— Ты не хочешь умирать?

— Я не хочу, чтобы они умирали.

Ладонь Берты соскользнула со щеки на шею, проследовала на затылок, тонкие пальцы ласково зарылись в волосы. Другая ее ладонь коснулась лица Эрвина. Это было очень приятное ощущение — возможно, лучшее, что мальчик когда-либо испытывал. Уж точно близкое к тому, чего ему больше всего хотелось.

Почему он охотно верил этой женщине? Может, потому что она явно знала о нем и его друзьях то, чего знать никак не могла. А может, Эрвин просто успел одной ногой шагнуть куда-то на другую сторону — и теперь видел вещи совершенно не так, как его друзья, беззаботно плясавшие неподалеку. Наверняка не слышащие грома из-под копыт войска Косаря. Не глядящие в эти необыкновенные синие глаза.

— Если ты действительно хочешь спасти своих друзей, Эрвин…

Губы Берты почти коснулись его уха, голос шелестел изумительно нежно

— …то ты догадываешься, какова цена? Если попрощался с собственной жизнью, не мешкай. А коли боишься за душу, вспомни слова своего Господа: нет больше той любви, чем если. сам знаешь, как там дальше говорится.