Сергей Чернов - Медианн №1, 2019

Эрвин помнил эти слова, разумеется. И уже превосходно понимал, о какой именно сделке идет речь. Почему-то совсем не испытывая страха — только сомнения.

— Жертва имеет смысл, не сомневайся. Ты не просто так заметил меня, когда не замечали другие. Все устроено немного сложнее, чем в той книге, которую читает ваш капеллан.

Что более убеждало: эти доводы или мягкость ее рук, мелодичность голоса, легко ощутимый на столь ничтожном расстоянии запах волос?

— Это не будет больно, Эрвин. Даже совсем, совсем наоборот… гораздо лучше, чем ты думаешь. Я обещаю.

Уж этому мальчик точно рад был поверить. Ничего отвечать ему не хотелось — и осознанно решать тоже. Хотелось, прикрыв веки, наощупь найти ее губы своими: Эрвин весьма точно представил, как это могло бы произойти. Граница между миром земным и Тем Светом для него уже истончилась, почти стерлась: таким же прозрачным становился рубеж между желанием что-то сделать и действием.

Да он уже и действовал. Не то сам целовал Берту, не то отвечал на ее поцелуи — все одно, впервые в жизни, клонящейся к закату так рано, ощущал подобное. Прикасался к ее груди, прикрытой шерстяной тканью крестьянского платья. Когда Берта отстранилась и взяла его за руку, поведя за собой — Эрвин, конечно, ничуть не сопротивлялся.

— Она соврала! Она ведьма!..

Дитмар кричал это в лицо Мирославу, схватив его за грудки, изо всех сил тормоша. А тот не хотел спорить. Спор, чем бы ни увенчался, бессилен был что-то изменить.

Не вернулась бы жизнь обратно в тело Эрвина, покинувшего этот мир с блаженной улыбкой — какой не было на его лице, наверное, с начала войны. Не удалось бы и выбросить из головы слова незнакомки, зачем-то поведавшей друзьям, чему послужит смерть мальчика.

Это такая издевка? Или женщина правда хотела донести то, что Дитмар с Мирославом должны узнать — и запомнить навсегда? Берта: так она назвалась. Мальчишки выросли на севере, а потому не знали, что в южных землях королевства так кличут саму Холду. Ту, что связана с Дикой Охотой и ее мрачным предводителем.

— Прекрати. Не время спорить. Надо спасаться.

Спасаться и впрямь настало самое время. Дитмар сам был уже готов броситься бежать, но его удерживало желание вынести отсюда тело друга. Мирославу хотелось того же, но холодный синий взгляд полуобнаженной женщины ясно говорил: нет, не получится. Она не позволит. И тягаться с ней мальчикам, конечно, не под силу.

Кто знает, чем бы это кончилось, не вытащи Мирослав товарища на улицу силой. Ложь или нет, но для давно обреченного Эрвина теперь уж точно все было кончено — а эти двое еще твердо намеривались выжить.

Картина, что разворачивалась перед глазами, пугала стократ сильнее любой из битв, которые друзья успели повидать. Впрочем, разве это сражение? Вид темных фигур, спускающихся с неба на полуистлевших конях, не оставлял сомнений: тягаться с ними невозможно. Еще недавно небеса пылали закатом, а теперь в них бушевал самый настоящий огонь — такой неистовый, каким представляют себе само пламя Ада. Неужели Ад может быть на небесах? Все одно: огонь этот спускался к земле, тянулся извивающимися языками к соломенным крышам. И они вспыхивали одна за другой.

А посреди призрачного войска, что смяло деревенскую толпу и скакало теперь к лагерю ландскнехтов, странным образом клубилась тьма: будто лишь здесь огонь был бессилен разогнать черный туман. В этой дьявольской черноте блестел изогнутый клинок, высоко поднятый на древке.

Разбегающиеся люди не могли рассчитывать на спасение. Одних охватывало пламя с небес — будто корова слизывала языком. Других топтали неупокоившиеся мертвые кони — не иначе духи тех лошадей, что умирали на ландскнехтских пиках. И огромный клинок в форме полумесяца, тянущийся из тьмы, раз за разом совершал широкие взмахи.

В военном лагере били барабаны, звучали голоса командиров: Мирослав и Дитмар понимали, что там строится в боевой порядок войско. Их боевые товарищи собирались драться — возможно, даже осознавая бессмысленность сопротивления. Достойно уважения, но сыновья полка не собирались разделять их судьбу. Они бежали прочь.

И мальчишкам ни один из всадников Дикой Охоты не причинял вреда. Они не интересовали самого Косаря, несущиеся навстречу лошади проходили сквозь тела юных солдат — хотя всех прочих на пути сметали. Даже льющийся с небес огонь не обжигал кожу.

Бегом! По деревенской улице, через раскисшее поле, до кромки темного леса — не оглядываясь назад. Там не на что уже было смотреть.

Косарь собирал свое — души несчастных, которым просто не повезло встретиться с его войском. Лишь один человек остался позади согласно сознательному своему решению. Даже сейчас, совсем еще ничего не соображая от страха и потрясения, Дитмар и Мирослав знали: это они должны запомнить. Об этом им рассказали не напрасно.

Год Господень с тех страшных дней сменился три дюжины раз. Война давно закончилась — противники просто обессилели, никто не добился в итоге победы. Но теперь новым мальчишкам, поколению послевоенному, этого не рассказывали. Говорили только о былых подвигах. По крайней мере, здесь — в землях Иоахима II. Но и во вражеском королевстве все наверняка обстояло так же.

Отступил и Косарь со своим призрачным войском: поднялся на коне в бушующие небеса, и погасло их пламя. Темные силы взяли свое. Господь, что в годы войны с отвращением отвернулся от паствы, снова явил свою благую любовь. Жизнь мало-помалу наладилась.

Отстроили разоренные деревни, засеяли сожженные поля, заселили вырезанные замки. Вернувшиеся с войны к женам — своим или чужим, зачали потомство и вырастили его. Тяжким трудом и истовыми молитвами подданные Иоахима II восстановили почти все то, что сами же бессмысленно погубили. В этом видели естественный процесс, какой-то круг жизни — будто после зимы настает весна, а за ней лето.

Конечно, лето не будет вечным, рано или поздно снова выпадет снег. Появится новый враг или соберется с силами старый. Случится новая война. но пока не время об этом думать.

Столичная площадь после заката делалась безлюдной — а сегодня ночь выдалась холодной, и все попрятались по домам раньше обычного. Медленно спускались с неба колючие зернышки: первые снежинки, слишком ранние.

Они пришли сюда втроем, даже без охраны. Жены и дети давно спали, спал весь огромный город — только стражники стойко держались в ночном дозоре. Безлюдность пришлась очень кстати: личные воспоминания не любят посторонних глаз и ушей. А этот памятник, вроде бы восхваляющий подвиги всего великого войска — от лучших рыцарей до вкусивших несладкой солдатской доли. с ним все было не так просто.