Валерий Гуминский - Серое братство

Большой дом из красной глины с соломой вперемешку выглядел вполне обитаемым, словно последние хозяева лишь недавно покинули его, спасаясь от врага. Двери из прочной кованой решетки, стены достаточно высоки, чтобы какая-нибудь нежить не смогла залезть на крышу.

— В дом! — скомандовал я.

Не знаю, сколько мы сможем продержаться до рассвета впятером, но искренне надеялся, что и на этот раз судьба убережет меня.

Запалено дыша, влетели в пустое помещение. В стенах, выходящих во внутренний двор, имелось по одному отверстию, служившими, видимо, окнами. Ясно, что двор нам не удержать. Будем отбиваться здесь. Халима и Бахая я поставил возле одного оконного проема, а сам с Черепом и Худобой встал у дверей. Решетка запиралась изнутри большим крюком, накидывающимся на прочную петлю, вделанную в косяк. Из-за решетки можно вести обстрел нападавших, если бы у нас были луки, да только пользы от этого не было. В руках у нас лишь мечи, которыми можно действовать только в ближнем бою. Что-то мне резко расхотелось умирать в непонятном заброшенном городе, когда в памяти стоит пленительный образ девушки, которую я покинул, но твердо решил вернуться. Зачем оставил Лацию в неизвестности? Счастье было на расстоянии руки, а я пошел за Амалеей, как ласковый бычок. Идиот!

Движение на улице заставило нас насторожиться. Темные силуэты странной дергающейся походкой шли мимо дома. Впору перевести дух, унять бешено бьющееся сердце. Горцы не заметили нас. Только рано мы радовались. Мертвяки внезапно остановились и повернули обезображенные лица в нашу сторону. В их пустых глазницах светился зловещий бледно-голубой огонь, разгоняющий темноту. От жуткого света неприятно заныл низ живота, комок подступил к горлу. Затаив дыхание, я и Череп безотрывно наблюдали за горцами, совершенно забыв об остальных в доме. Только восклицания Халима и Бахая заставили нас обернуться.

— Нас обходят со всех сторон! — звонко крикнул Халим.

— Не высовывайтесь из окна!

Что я мог еще сказать в этой ситуации? Надеяться на себя, на счастливый случай, что позволит прожить до утра? И так все знают, что нас спасет только верная рука с клинком.

Они полезли разом всей массой. Не знаю, что или кто ими руководил — слепой инстинкт охотников или очень умелая рука, поднимающая каждый раз мертвецов из могил. Очень умело вычислили нас. А в случайности я не верю.

Мертвяки с удалью, достойной живых, окружили дом и полезли на стены. Закрытая решетка их нисколько не привлекала. Да и зачем? Слишком поздно я заметил дыру в потолке, служившую, по-видимому, дымоходом. Именно туда стремились нападавшие, и именно оттуда они посыпались на нас горохом. Пошла ужасная рубка. Во все стороны летели обрубки ног, рук, голов. Враги больше мешали друг другу, чем облегчили наше положение. Они спешили, толкались и запинались об лежащие тела. Череп с остекленевшим взглядом отчаянно отмахивался от четверых насквозь прогнивших горцев. Я был ближе к нему, но никак не мог помочь, потому как застрял в бешеной рубке, которой не видел конца. Череп еще разок мелькнул в массе мельтешащих тел, и больше я его не видел.

Смерь смрадным дыханием коснулась меня; от ее запаха перехватило дыхание. Еще пришла мысль, что Серое Братство не должно бросать своих в беде. Как бы тяжело ни приходилось, оно всегда приходит на помощь. И помощь пришла.

Я совсем забыл о Мастере.

Миляга Мастер с горсткой бойцов внес сумятицу в стан врагов. Он обрушился на них с тыла, когда те увлеченно уничтожали нас. Выбили их со двора, потом распахнули неведомо как решетку и с ревом стали шинковать горцев и складывать их в большую зловонную кучу.

— Живой? — Мастер прорвался ко мне, весь изодранный, но с яростным блеском в глазах. Он распинал черепушки в разные стороны. — Хорошо держался.

Среди подоспевших на помощь я заметил Барсука и Башара. И обрадовался им. Они молча потрясли мечами в приветствии.

— Это все, кто спасся?

— Все, — кивнул Мастер. — Остальные наверняка погибли.

— Мальчишку жалко, — я посмотрел на скрючившегося в углу Халима. В его животе торчало копье.

— Это война, — голос Мастера ожесточился. — Но мне тоже не хочется помирать от лап давно умерших!

И страшно захохотал. Бес в него вселился, что ли? За короткое время, что он где-то плутал в закоулках Асуры, с его рассудком явно что-то произошло. Я старался об этом не думать. Сделал лишь зарубку в памяти, что за командиром нужно приглядывать.

Мы подъехали к воротам, когда первые лучи солнца осветили крыши Асуры, окрашивая их в ярко-желтые цвета. Город выпускал нас. Ворота распахнулись, словно не ведали, на что обрекли своих гостей. Словно и не было ночного кошмара, не было отчаянных попыток взломать их, моля о спасении.

Нас осталось одиннадцать человек. Без единой лошади мы вышли на верную смерть в пески. Но никто не роптал. Ни у кого не было желания встречать еще одну ночь в Асуре.

Наше желание умереть в песках было услышано. Под стенами города стояло войско нисайцев. Словно ждали встречи. Всадников было не меньше тысячи. Ладно, сотню мы положим, без лишней скромности отметил я, но остальные просто задавят нас. Мои мысли были прерваны. От небольшого отряда, стоявшего чуть поодаль от основных сил, отделилась группа всадников и направилась к нам, горя желанием приветствовать храбрецов. Они даже не обнажали оружия, из-за чего мы стояли спокойно. Ясно, что драться с нами они не будут. Черноусый красавец в ярко-золотистом халате приблизился и насмешливо проговорил по-ахайски:

— Вот так дела! Оказывается, мы преследовали жалкую кучку проходимцев и грабителей, возжелавших сокровищ Асуры! Ну и как вам ночка? Довольны?

— Веселая ночка, — кивнул Мастер и оскалился. — Нет желания самому развлечься со своими храбрецами?

— Я подумаю, — всадник развернул жеребца и, отъезжая, добавил:

— Великий Садихан желает побеседовать с вами. Идите за мной, нечестивые воры. Бежать некуда.

В Лебен Егерь и Нисла вошли рано утром. Изрядно промокшие в череде нескончаемых дождей, они вошли в первую же попавшуюся им на глаза харчевню, неказистую, и, кажется, дешевую. Разбрасываться деньгами фарогар не горел желанием. Блеск монет привлекает излишнее внимание любителей поживиться на дармовщинку, ладно, если в живых еще оставят.

Харчевню содержал довольно неприятный тип, обросший и обрюзгший, с выпирающим из засаленного и грязного кафтана животом. Наверняка один из любителей дуть пиво с утра до вечера. Толстяк неприветливо поглядел на ранних гостей, и с нарочитой небрежностью стал греметь оловянными кружками, в которых плескались остатки кислого пойла.

— Здравствуй, хозяин, — Егерь подошел к стойке, тяжело ступая в грязных сапогах, огляделся по сторонам, как будто выискивал в пустом зале что-то такое, что позволит изменить свое решение пообедать именно здесь, и уйти прочь. — Мне нужна комната и чистое белье. Я собираюсь пожить у тебя дня три-четыре. Плачу сразу.