Дарья Снежная - Роли леди Рейвен

Поднявшись по скрипучей лестнице на указанный мальчишкой третий этаж, я постучала по рассохшемуся дереву единственной на площадке двери и, услышав глухое приглашение, вошла.

С порога стало очевидно, что «ведьмовство» было не даром старухи, а профессией. Расписанные таинственными закорючками стены, развешанные по углам веники, заросшие паутиной, чучела крыс и слегка дико смотревшийся среди всего этого хрустальный шар, натертый до блеска, не имели ни малейшего отношения к реальной магии. Но впечатление необходимое производили.

Хозяйка всего этого великолепия — старуха с длинными седыми волосами, распущенными по плечам, — сидела возле шара и, раскачиваясь, подвывала какой-то заунывный мотив.

— Госпожа Коннер? — на всякий случай уточнила я.

Глаза открылись и уставились на меня двумя мутными бельмами.

— Ишь ты. Госпожа! Приворотов на крови не делаю, и не подлизывайся, девка, дело подсудное.

— Шарлатанство — тоже, — спокойно согласилась я, без приглашения устраиваясь напротив. — Но мы же с вами законопослушные граждане Ланланда и о делах подсудных речи вести не будем. Я из отдела криминалистики департамента по магическому контролю, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, никак не связанных с вашей текущей деятельностью.

Уточнение это я ввернула специально. Жители Красного и Черного округов мало любви питали к государственным служащим. И, признаться, определенные основания у них для этого имелись.

— Девица на службе? Мир совсем, что ли, спятил? — прошамкала старуха, продолжая «смотреть» в дверной проем.

— Вы знали Майка Коннера? — Я сочла вопрос риторическим и задала собственный. — Он жил здесь тридцать лет назад.

— Майка? — Голос женщины дрогнул, и она пробормотала, как мне показалось, растерянно: — Знала, как же не знать…

— Кем он вам приходился?

— А тебе что за дело?

— Департамент поднял из архива его дело и снова им занимается, — пояснила я, не углубляясь в детали.

Стоило мне договорить, как комнату огласил хриплый каркающий смех. Профессиональная ведьма смеялась долго и зловеще, мне оставалось только с невозмутимым выражением лица ждать, пока ей это надоест.

— Долго ж вы запрягаете, — наконец произнесла она. — Что? Под кем-то из вышестоящих стул горит? Аль выслужиться нужно?

— Ответьте на вопрос.

— Брат он мне. Был. Младшой. Мамка его последнего в подоле принесла, так он единственный из всех мальчишек до зрелых лет и дожил. Мечтатель был, тьфу. Ма-агом хотел стать. Озолотиться.

— У кого он проходил обучение?

— Да кто ж его знает, какого он себе там шарлатана-наставника нарыл из придурошных самоучек. В школу-то его, оборванца, знамо дело, никто бы не взял. Семь лет на нашей с мамкой шее сидел, прохиндей. Золотую пыль в глаза пускал. Это с его руки я в ведьмы-то подалась. Помогал поначалу фокусами-шмокусами своими.

— Я так полагаю, со временем магия начала выходить из-под контроля?

— Отож. Он у нас огненный был. Один раз во сне чуть дом не спалил, благо не спалось мне. Чую, гарью пахнет, я к нему, а кровать огнем горит! Еле залили, и его с трудом растолкали, глаза дурные, сам не свой. Побежал к наставнику, тот ему на место мозги-то вправил, да ненадолго. То да се стало в руках загораться. Майк, правда, упрямился до последнего, дурак, говорил, что справится. А потом до того справился, что собственного наставничка-то и того, спалил… да, поделом идиоту.

Я не совсем поняла, кого именно столь нелестно охарактеризовала старуха, но промолчала, боясь спугнуть откровения. Было видно, что дело тридцатилетней давности для нее не забыто, и в памяти живо крепко, и этим определенно надо было пользоваться.

— Что было дальше?

— Дальше? Испугался он. Дюже испугался, до мокрых штанов. Магом-то стать одно, а лопнуть от магии той, как плод перезрелый, — совсе-ем другое. Помирать Майк не хотел, никак не хотел. Да вот только время было такое, деточка, что выбора-то и не было. Это сейчас магию легко подчиняют, а тогда…

Она только махнула рукой, но необходимости уточнять не было. Тридцать лет назад печать — та печать, которая красовалась теперь у меня на спине и которую мог поставить любой дипломированный артефактор достаточно быстро и совершенно бесплатно, за счет государства, еще не была изобретена. Она появилась лишь двумя годами позже, а распространилась по стране и миру еще спустя только лет пять.

Магов запечатывали и раньше. Но тогда печать в буквальном смысле вырезалась на теле. Процесс крайне болезненный, не всегда успешный, умолчим уж о том, что далекий от эстетики. Наркоз, ныне широко распространенный, тогда еще тоже не изобрели, и стоило «жертве» дернуться…

А если еще подумать о том, что чаще всего эту операцию проводили с детьми, то оставалось только порадоваться, что я родилась, когда все эти прекрасные изобретения уже покорили мир.

В случае же со взрослыми магами-самоучками все было еще печальнее. Им сначала ставили печать, а потом, если она не подходила и магия все равно из-под нее прорывалась, то дорога оставалась только одна — на плаху. Плата за самонадеянность.

— Проныра был Майк, та еще. Жучара. Не знаю, как он вышел на того профессора — где он и где профессор! — да только вернулся он однажды сияющий, как новенький медяк. Пляши, говорит, сестрица, жить буду! Профессор ума великого печать мне такую поставил, что никакой срыв мне теперь не страшон. Красивую печать, не чета этим живодерским уродствам.

Я насторожилась. Какая такая красивая печать? Какой такой профессор? Артефакторную печать изобрел маг по имени Клайв Стэнли, и представил он свое открытие двумя годами позже трагической гибели Майка Коннера. Ни в каком институте он не преподавал, а согласно опубликованным мемуарам идея революционной печати пришла к нему стремительно и так же стремительно реализовалась. Изобретатель называл ее озарением Господним.

— Вы видели эту печать? Что она собой представляла?

— Да ничего особенного, будто узор из веснушек. Я Майку тогда сразу сказала, хной тебя твой профессор намазал, лапши на уши навешал, а ты и черпаешь ее большой ложкой да нахваливаешь. А он меня дурой назвал. Куда, орал, куриному женскому мозгу до высоких материй.

У меня снова остро зачесалось под правой лопаткой, и на этот раз колебания фона были ни при чем. Просто печать Стэнли именно это собой и представляла — едва заметный пигментный узор на коже. Я так остро ощутила ее сейчас под невидящим взглядом старухи, в которой не было ни унции магии. Но от слов ее сквозило нездешним холодом. Холодом мертвой тайны.

Я усилием воли привела мысли в порядок. Успокойся, Эрилин. Мало ли где она могла увидеть новую печать и приплести ее для красного словца?