Уильям Хорвуд - Летнее Солнцестояние

Халвер не раз и не два пытался сказать об этом Биндлю, но не мог найти нужных слов, и потому попытки эти ни к чему не приводили. Биндль, любивший старого Халвера так, словно тот был его родным отцом, смущённо улыбался и то и дело согласно кивал головой, не желая лишний раз расстраивать своего друга. При этом он ничегошеньки не понимал, и Халвер это видел.

Старейшин было семеро, мы же пока говорили только о шестерых. Вот их имена: Буррхед, Рун, Меккинс, Догвуд, Биндль и Халвер. Разве могли они сравниться со старейшинами прошлого, покрывшими себя неувядаемой славой в ту пору, когда система находилась на вершине во всех смыслах этого слова… В чёрных туннелях памяти могло сохраниться лишь одно из этих имён – имя кроткого Халвера.

Но был и ещё один – седьмой старейшина. Крот, чья тень пахла злом, чьё имя и поныне звучит проклятием.

Многие матери пытались зажать рот своим не в меру любознательным детёнышам, когда те, задыхаясь от волнения, шептали:

- Мама, кто такой Мандрейк? Расскажи нам о нём!

Многие отцы шлёпали своих резвых сыновей, когда те говорили им о том, что мечтают стать «такими же сильными, как Мандрейк». Родители чувствовали, что его имя лучше не произносить вслух, что память о нём нужно любой ценой выцарапать из глубин сознания.

Так победить зло невозможно. Пусть имя его будет названо вслух. Пусть сражается с ним солнечный пламень, пусть иссохнет и растворится оно в вечерних сумерках, обратившись в крылышко дохлого жука, несомое полуночным ветром.

В Аффингтоне сохранились книги, рассказывающие историю его жизни. Нам надлежит заняться тем же. Мандрейк станет тем мраком, который оттенит свет любви Брекена и Ребекки и лишний раз напомнит о том, в какой тьме зажёгся этот свет. И пусть сердца тех, кто думает, говорит или читает о Мандрейке, исполняется не отвращения и ненависти, но сострадания и любви.

Грозою, пролившею кровь, явился он с открытых полей. И куда только запропали в это время совы? Куда исчезли луговые кроты? Тень его упала на лес задолго до того, как он оказался в его пределах. Содрогнулись взрослые кроты и приготовились к встрече. Местом их сбора был Бэрроу-Вэйл, откуда они небольшими группами – по двое-трое - отправлялись в Вестсайд, граничивший с лугами.

Произошло это ясным весенним вечером, когда солнце уже заходило. Чем ниже опускалось солнце, тем больше и страшнее становилась тень. Кроты принялись метаться по туннелям, вопя от страха и отчаяния, боясь даже смотреть на этого крота, чьи размеры вызывали в их душах ужас.

Он же молча наступал на них – огромная голова, рыло, похожее на чудовищный коготь, плечи, подобные корням тиса.

Первого напавшего на него крота он, казалось, едва задел, однако тот рухнул замертво; второй крот погиб от страшного удара когтём, разодравшего его надвое; третий хотел пуститься в бегство, но не успел. Мандрейк рванулся вперёд, и чёрная шерсть его замешкавшегося противника окрасилась кровью. Мандрейк же спокойно наступил своей тяжеленной лапой на хоботок несчастного и двинулся дальше, уготовив своей жетве страшную, мучительную смерть. Защитники системы бросились врассыпную, стуча зубами от ужаса.

Так Мандрейк вошёл в Вестсайд. Его не могли остановить самые сильные кроты системы. Он же направился прямиком в Бэрроу-Вэйл. Оказавшись в центре системы, он заревел и затопал лапами так, что о его появлении тут же узнали во всех её закоулках.

- Меня зовут Мандрейк, - проревел он. – Мандрейк! Может, кто-то из вас хочет сразиться со мной?

Три самых отважных крота уже погибли, остальных подобная перспектива явно не прельщала. И тогда Мандрейк заговорил на странном, режущем слух языке Шибода, находившегося далеко на северо-западе. В ту пору об этой системе не слышал ни один обитатель Данктона.

- Mandrake Siabod wyf i, a wynebodd Gelert Helgi Cwmorddrws a’I anwybyddu. Winebais Gerrig Castell y Gwynt a’u gwatwar. Gadewch i unrhyw wadd a feddylio nad yw’n f’ofni wjnebu’m crafangau nawr.

Никто не понимал его слов, но смысл их был предельно ясен. Он угрожал обитателям Данктона, и ни один из них не осмелился ответить на его угрозы…

Он пришёл в Данктон в брачную пору, за один годичный цикл до созревания Ребекки и рождения Брекена. Он бродил по системе, убивая самцов и овладевая их самками. Он не щадил и тех, кто отказывался драться или пытался убежать. Мандрейк не дрался – он просто убивал. Брачный сезон оказался на редкость кровавым. Но вот подошло к концу и это время, пришли тёплые майские дни. Мандрейк вновь принялся бродить по системе – то он шёл в Вестсайд, то к Болотному краю… За всё это время он не проронил ни слова, появляясь то здесь, то там безмолвным ужасным проклятием. Многие норы оказывались пустыми, но они ещё хранили тепло бежавших от него самцов. Он видел лишь самок и их потомство, которые, стоило ему лишь показаться, буквально каменели от испуга. Он смотрел на них чёрными, как ночь, глазами, и шёл дальше. Детей и самок он не трогал.

После того как в одной из брачных драк Мандрейк убил старейшину, он занял его место, - естественно, против этого никто не возражал.

Во время первого собрания нового совета он молча наблюдал за старейшинами, которые, то и дело поглядывая в его сторону, торопились поскорее закончить собрание. Лишь два крота выказали отличные от страха чувства: Халвер, формально поприветствовавший Мандрейка, явно старался придать собранию неспешность и благообразность, в то время как Рун, моментально сориентировавшись в новой ситуации, то и дело пытался заискивать перед новым старейшиной: «Как было бы замечательно, если бы наш глубокоуважаемый… новый старейшина выразил своё отношение к этому вопросу. Я полагаю, мы согласились бы с ним…» Впрочем, на это Мандрейк никак не реагировал.

В мае он посетил второе собрание, проходившее подобным же образом, и вновь не промолвил на нём ни слова. На третьем, июньском, собрании обсуждался план проведения Летнего Хода к Камню. Тогда-то Мандрейк и заговорил.

Старейшины помоложе открыто выражали своё сомнение в необходимости проведения Летних Ходов, особенно усердствовал Буррхед, говоривший о том, что обилие сов на вершине холма, очевидное сокращение количества червей и ряд происшедших в системе изменений (все понимали, что речь идёт о множестве смертей, которыми сопровождалось появление Мандрейка) делают это мероприятие более чем неуместным. Рун согласился с этим мнением, добавив, что сей диковинный ритуал – всего лишь дань прошлому, когда «цели были существенно иными и эта впечатляющая демонстрация единства требовалась для укрепления системы».

- Мы уже прошли эту фазу, и многие из нас, - Рун обвёл взглядом присутствующих и выразительно посмотрел на Халвера, - уже не принимают идею заклинания и прочую чушь, из которой состоит этот ваш летний ритуал.