Вера Камша - Белая ель

— Сейчас отец придет, — зачем-то сказала Барболка, — его кормит надо.

«накормлю его телом розовым, — вдруг запела девчонка, — напою его кровью алою, кровью алою, горячею.

Замолчи, — прикрикнула Барболка, — это гадкая песня.

Песня? — голышка ухватилась за калитку, и принялась на ней раскачиваться, — песни поют, мясо едят, от беды бегут. Беги, Барболка, беги!

Темная тень отделилась от леса и покатилась вперед.

— Жужа! — крикнула Барболка, первый раз обрадовавшаяся возвращению родителя, — Жужика!

Собака проскочила сквозь забор, сколько ж в нем дыр и, молча, бросилась к хозяйке. Хвост ее был зажат между ног, глаза были закрыты. Сбесилась?! Барболка завизжала и бросилась к дому. Жужа, молча, прыгнула следом. Она не лаяла, не рычала, но от этого было только страшнее. Девушка влетела в сенцы, дрожащей рукой закрыла дверь, и вспомнила о девчонке. Кем бы малая не была, оставлять ее с взбесившейся Жужей не по-людски. Барболка схватила ухват и толкнула дверь, за ней не было никого — ни собаки, ни длинноволосой ведьмачки. Только рогатая луна и пляшущие тени.

Может, это и был сон, но не тот, который она ждала. Совсем не тот. Барболка стояла на пороге, не зная, что делать. Вернуться в дом было так же страшно, как выйти на улицу. Странная, вязкая тишина окутывала двор, все казалось каким-то чужим, покореженным или мертвым. Но разве забор, вкопанный в землю стол, сарай, дом могут умереть? Хоть бы летучая мышь пролетела, и то б было легче. Барболка отступила за порог, в холодную, заплесневевшую затхлость. Как же так, ведь день был жаркий не по-весеннему. Девушка схватила свечку и огниво, но огонь высекаться не хотел. Уж лучше на улицу, там хотя бы луна.

Бледный свет, осколки крынки, мокрые, покрытые мерзким налетом пятна на столе. Откуда они? Еще вечером их не было. И сарай… Почему у него просела крыша? Зиму пережила, а сейчас просела. Барболке очень захотелось подпереть дверь сарая ломом, но там, где он всегда лежал, было пусто. Под ногу подвернулось полено и тут же рассыпалось в труху. Все мертвое, все! Луна, дом, двор…

Девушка опрометью бросилась к калитке, но калитка не открылась. Барболка изо всей силы толкнула сырое, осклизлое дерево, ничего! У поленницы зашевелилось что-то темное. Жужа! Спящая собака, медленно и неровно, словно ей отдавили лапу, побрела к хозяйке, хвост исчез между ног, уши обвисли. Рука девушки метнулась к эспере, но мертвой собаке не был одела до серебряной звездочки. Жужа тихонько хромала вперед, мимо завалившегося стола, увядшей крапивы, черного вишневого ствола. У вишни была тень, у собаки не было.

Спину Барболки покрыл холодный пот

— Мама, — прошептала девушка, — ой, мамочка.

Она помнила, что мать умерла, но это была ее единственная молитва. Единственное заклятье, которое смогли произнести губы. Сжимая бессильную эсперу Барболка пятилась к просевшему сараю, отступая от спящей Жужи.

— Мамочка!

Что-то теплое зацепило ногу, не теплое — горячее! Уголек жизни среди мертвого пепла! Барболка сама не поняла, как ухватила рябиновую ветку. Запах цветов и зелени отбросил душную гниль.

В небе мелькнуло что-то крылатое. Рассветная цапля? Какая большая!

— Вот ты где! — девчонка ухватила Барболку за руку, — Вот ты какая! От меня прячешься, а с ними играешь!

— Беги, — Барболка попробовала отпихнуть малышку за спину, — тут… Тут…

Глупая, — ведьмачка тряхнула черной гривой, — я ж тебе говорила…

— А Жуж, — горячая ладошка зажала барболкин рот.

— Жужжу, жужжу, никого вам не рожу, — заорала голышка, кружась вокруг старой вишни, и вместе с ней вертелась ее тень, показавшаяся Барболке крылатой, хотя на самом деле это были волосы. Девушка воровато глянула туда, где в последний раз видела собаку. Никого. Малышка остановилась — белые, ровные зубки, блестящие глаза, белые цветы в черных прядях.

— Плохо тут, — девочка сдвинула брови, — бежим!

На этот раз Барболка не возражала. Приблудившееся создание было странным, но не страшным. И у него была тень, голос, глаза. Девчонка прикусила губку, босая ножка ткнула калитку и та рассыпалась в труху.

— Бежим!

И они побежали сквозь замерший лес вслед за ускользающей луной. Меж ветвей мелькали какие-то тени, ветер в лицо отбрасывал назад спутанные волосы, под ноги бросалась мокрая трава.

— Барболка, — ее зовут, какие тяжелые ноги, как она устала, — Да куда тебя несет, дура малохольная!

— Отец, он там… вернулся

— Молчи, — кто это сказал? Девчонка? Мать? Гици? — молчи и беги. Не оглядывайся, не думай, просто лети луной. Луна выведет, луна и весна. Они есть, они на твоей стороне.

— Барболка, сдурела совсем?! Родного отца не признает! Да стой же!

— Лети, забудь обо всем, лети! У тебя есть крылья, крылья и ветер. Четыре ветра не дадут тебе упасть.

Луна пляшет и мяучит, у нее зеленые кошачьи глаза… Как она близко!

Барболка, стой… Не то прокляну… Да стой ты, … твою.

Лунный прыжок, лапы-лучи с зелеными когтями, дикий, надсадный визг за спиной и ветер, пахнущий медом, горячий и ласковый.

— Мы еще станцуем. Ты не забыла? Ты обещала мне песню, я подарю тебе танец.

Шум реки, рванувшаяся вверх луна, земля под ногами. Что это за замок? Высокие башни, свет, тепло…

— Ты хотела сюда, тебя сюда звали, я тебя привела. Ты будешь здесь жить! Тебе будет весело, а я к тебе приду.

Она сюда хотела? Это Сакаци?! Конечно… Река под горой, двойная башня. И здесь нет другого замка.

— Я не хочу сюда, не хочу!

— Ты не хочешь, куда хочешь? — длинноволосое создание взмахнуло волосами, — и хочешь, кого не хочешь… Зачем думать? Ты танцуй. Живи и танцуй. День еще растет, иди в замок… Иди радоваться, а я приду… Скоро приду.

— Я не пойду туда, — выдохнула Барболка, — там…

— Там живут, ты живая, иди туда. Ведь ты не хочешь к НИМ? К Тем, за воду?

За воду? Лунная река, темный мост и трое на дальнем берегу. Отец, Ферек, Жужа… По колено в тумане. Там есть туман, а здесь нет. Как холодно… Отец опирается о лом, так вот почему она его не нашла. А Ферек без шляпы и лицо у него наполовину в чем-то черном.

Резкий рывок, острые когти, впившийся в запястье.

— Ты — живая!..

Скрип ворот, топот, голоса, факелы в руках, усатые витязи.

— Девка, как есть девка!

— А хороша!

— Точно!

— Видать, гнался за ней кто-то!

— Ой, дак мы ж ее до Яблонь везли!

— Держи!

Звездный туман, запах рябины, метнувшаяся к луне крылатая тень и теплый, мирный покой. Она живая, она дошла. Все будет хорошо, ведь здесь ее гици…

Красные с золотом бабочки казались живыми, и Аполка счастливо улыбнулась. Сын Миклоша появится на свет еще не скоро, она успеет дошить полог для колыбельки. В здешних краях говорят, что нет приметы хуже, чем загодя готовить детское приданое, она все равно будет вышивать. Просто никому не скажет, для кого на бледно-зеленом шелке расцветают белые акации и кружатся фульги. А когда она закончит полог, вышьет Миклошу его любимых золотых охотников.