Катерина Риш - 10000 лет до нашей эры. Книга 1 [SelfPub]

— Что? Таковы традиции и я не буду нарушать их.

К нему метнулся раб и стал помогать со снаряжением, и под пристальным взглядом Анкхарата я закусила губу. Черт, ну да, нельзя же обсуждать такие вещи, даже при рабах.

Когда раб унес броню и оружие, Анкхарат опустился на кровать.

Я обняла его со спины и прошептала:

— Прости.

— Я не войду в Храм с оружием, — повторил он и добавил тихо: — Но это не значит, что я не возьму то, которое найду внутри.

Шесть дней. На протяжении чертовых шести дней я ничего не буду знать о нем.

— Подожди, сейчас он вернется и поможет мне снять остальное.

— Я помогу.

Он замер.

— Поможешь? — повторил он. — Это работа рабов помогать с одеждой.

— В моем мире нет.

Я скользнула на пол и развязала по очереди кожаные ленты его сандалий. Все эти женские подвязки и завязки крепятся куда как сложнее, и даже в них я уже поднаторела. Развязала и расстегнула крепления пояса на талии.

Анкхарат, кажется, сидел не дыша.

Я чувствовала присутствие раба, он стоял в тени дверного проема, готовый броситься хозяину на выручку.

А я принялась за поддёвку под броней, развязала тесемки, жестом велела Анкхарату поднять руки и стянула ее через голову.

И вот тут только сообразила, что меня не смутило и не остановило присутствие постороннего, а на мне одежды не было вообще.

Ой.

Кажется, кто-то уже свыкся с местными обычаями не считать рабов за людей.

Я скользнула Анкхарату на колени и обвила руками его шею. Его борода пропахла дымом, как и одежда, как и он сам.

Раб тут же ретировался. Ну, собственно, да, в дальнейшем его помощь точно не понадобится.

— В твоих землях женщина всегда помогает мужчине раздеться? — спросил Анкхарат, когда к нему вернулось самообладание.

— Не всегда, но ты ведь справляешься с моей одеждой без помощи рабов, — улыбнулся я, целуя его в уголки губ. — Это не так сложно.

А еще, когда мужчина выбирает женщину, он может прожить с ней одной всю свою жизнь, подумала я. И он не отправляет ее беременную на другой конец света, хотя иногда ему этого очень хочется, наверное.

Но вместо этого я произнесла:

— Тебе надо выспаться, кажется, прошлой ночью ты почти не спал.

— Подожди немного.

Я согласна была ждать, сколько угодно. Мне передавалось тепло его обнаженного тела, в его объятиях я согревалась лучше, чем под одеялами. Он молча и крепко прижимал меня к себе, и в этих жестах не было подтекста скрытого желания. Он слишком сильно устал для этого. Прошлой ночью, после пожара, и рассказав мне обо всем в горячей купели, он принес меня обратно в спальню, дождался, пока я засну, потом ушел. Я проснулся от его шагов, но тут же провалилась обратно в сон. На рассвете он покидал свои земли, ему нужно было отдать много приказов.

— Ложись, — повторила я, тебе надо выспаться.

Завтра гонки. А потом шесть дней без сна и еды. Я первая отстранилась, и он послушно вытянулся на этой огромной кровати, прямо-таки созданной для любовных утех. Но как раз таки на ней ничего и не было, ни в первый, ни в этот раз.

Анкхарат протянул ко мне руки, позволяя устроиться у него на плече. Я прижалась к нему всем телом.

— Анкхарат, — позвала я его, но ответа не было.

Я приподнялась на локте. Глаза были закрыты. Он уже спал.

— Спасибо за мед, — прошептала я и легко поцеловала его в губы.

Ипподром был огромен. В жизни не поверила бы, что в столь древнем мире, где не признавались даже двери, уже существовали такие масштабные стадионы.

Кажется, сегодня здесь собрался весь Нуатл.

Избранницам отводилась ложа Сыновей, на современный лад крытая ВИП-ложа. По обе стороны от ложи простирались ряды трибун, и вмещали они тысячи зрителей. Гул стоял невероятный.

Но меня совершенно не устраивало, что прямо передо мной возвышались установленные в ряд колонны из белого камня. Верху их венчали каменные статуи с позолоченными волосами. В центре между Сыновьями на самой высокой колонне возвышалась мифическая Мать, воздевающая руки к Богам.

Но почему этим статуям место на ипподроме? И почему даже не в самом центре?

Мы сидели далеко от старта. Когда возницы стартовали, они ехали в нашу сторону.

Соревнования начались еще вчера. Сегодня был второй день гонок и они продолжались с раннего утра, но, конечно, самые важные были последними.

Утром Анкхарат предложил пропустить самые первые утренние гонки.

— Шутишь?! — воскликнула я. — Нет! Я ни за что не пропущу!

Анкхарат и не догадывался, что означали для меня эти первобытные гонки, а я посчитала, что не стоит говорить ему, что в свое время тоже участвовала в гонках, и вообще сходила с ума от подобных соревнований. Не готов он был к такому «срыву шаблона», если даже обычная помощь вызывала недоумение.

Женщины Наутла не болели до хрипоты на трибунах, не садились сами в седла и вообще допускались на ипподром всего на несколько соревнований в год. Остальное время — ни шагу на трибуны. С мужчинами дело, конечно, обстояло иначе.

Орел Анкхарата и в этом случае помог нам. Не пришлось толпиться у арочных входов, которых было тоже тьма-тьмущая. Мы приземлились сразу на крыше ложе и сошли вниз по ступеням.

Хотя мы и пропустили первый забег, проведенный при первых лучах рассвета, и второй, поскольку не сразу выбрались из постели после того, как проснулись, но на третьем я уже вовсю расспрашивала Анкхарата, что нас ждет, каковы правила и когда его собственная гонка. А еще когда он тренировался, какие у него отношения с конем, кто его объезжает вместо него и все такое прочее.

— Тебе, правда, интересно? — не уставал удивляться Анкхарат, но потом, когда увидел, как быстро я разобралась в несложных правилах и как искренне болела за наездников, наконец, мне поверил.

Я не могла усидеть на месте. А еще, когда я сидела, то не видела половину арены и особенно сужающийся участок трассы, расположенный прямо под ложей. А все потому что сидела я не вровень с Анкхаратом, совсем нет.

Он-то занял одно из десяти каменных кресел, усыпанных подушками. Кресла стояли на некотором отдалении друг друга, в два ряда по пять, и на возвышении. А внизу у самого парапета ложи древние зодчие, посчитав, что гонки не особенно увлекательное для женщин зрелище, соорудили простецкую каменную скамью, рассчитанную примерно на десять зрительниц. То есть женщины могли посидеть рядышком и тихонько посудачить, пока их мужья напряженно следили за гонками.

Разумеется, сесть в одно из кресел рядом с Анкхаратом я не могла. Пока никого из остальных не было, — а мы, похоже, были единственными, кто решили не пропускать ни одной гонки, — я стояла возле парапета и вполоборота к Анкхарату громко задавала ему свои вопросы.