Виктория Самира - AYENA. Эпизод 1. Мертвая хватка

- Магистр? – Павел сосредоточенно потер лоб. - Получается, катализатор… то есть носитель темной энергии теперь здесь?

- В чистой теории да. Но обнаружить его получится, только если он начнет действовать. Кстати, пока запиши себе: на будущее обязательно учитывать в расчетах возможность наслоения на портал природного катаклизма достаточной силы. С любым источником.

- То есть… получается, я не виноват в том, что в Альварских горах начались тектонические сдвиги?

- Нет, - улыбнулась магистр Шрайбер. - Это еще одно наслоение. Во времени и пространстве. Далеко не всеми физическими процессами человек способен управлять.

- Вы можете сказать об этом де Зирту? Он считает меня глупым недоучкой и винит во всем, что потом случилось. А я…

- А ты не виноват, успокойся. Ты талантлив, любопытен, у тебя от природы уникальные способности к трансфизике. Хотя ты не альв, и это удивительно. Но, повторюсь, наука молодая. Мы еще недавно считали, что люди не могут иметь такого дара. Мы еще недавно считали, что все носители темного дара истреблены, а за пределами империи, тем более, в других пространственных точках, специфического Искусства не существует. Потому как Искусство базируется на энергии Альварских гор. Значит, мы ошибались. Допустим на минуточку, что там тоже есть свои горы и свои источники энергии? Мы там не были и строить можем только умозрительные теории. Которые, как видишь, прекрасно складываются в цельный расчет.

- Де Зирт меня даже слушать не будет.

- И меня не будет. Он не только тебя недооценивает. Де Зирт сейчас увлечен трансфизикой и хочет казаться лучше, чем есть на самом деле. Ему это нужно – все время изучать что-то новое. В медицине, алхимии и даже в криминалистике он достиг вершин, и ему скучно. Но он никогда не признается, что в чем-то, пусть и временно, сам недостаточно опытен и недостаточно хорош. Тем более он не признается, что кто-то может быть лучше него. Талантливей. Об этом мы ему говорить точно не будем. По крайней мере, напрямую. Иначе он обидится. Ему важно быть везде самым главным. Но я с ним поговорю на тему… элементарного уважения к младшим научным сотрудникам лаборатории. И напомню, что он сам всегда говорил, что тягу к знаниям следует поощрять, а не губить на корню.

- Спасибо, магистр, - на лице Павла проявилось облегчение.

- Уже очень поздно. Иди спать, утром вернемся к этому разговору.

Триединая империя, Джалан

Район Новый порт, городская больница скорой помощи

В больнице было людно, шумно и жутко пахло. Прокурор Коннор стоял в палате, раскачиваясь с пятки на носок. Он часто так делал, когда сильно нервничал и чувствовал бессилие. Безвластие. Сейчас он его ощущал в полной мере.

Был выходной, поэтому в больницу он пришел в штатском – в обычном сером пальто и такого же цвета брюках. Главный врач потому не сразу понял, кто тут, и рявкнул про посторонних, а затем присмотрелся и начал извиняться.

- Не нужно, - отмахнулся Виктор, - Сколько здесь?

- Восемнадцать человек. Двенадцать подростков.

Виктор молча выудил из сумки чековую книжку и ручку, положил на приподнятое колено, нацарапал сумму и протянул чек врачу.

- Прокурор, вы и так много делаете для больницы…

- Можно без церемоний. Оформите соответствующие документы на пожертвование.

- Да, минуточку, - врач суетливо покинул палату, оставив Виктора и дальше созерцать страшную картину.

Сюда не особо пускали посторонних, но для Виктора исключение делалось по двум причинам: он был наполовину друидом, а к «своим» всегда относились несколько по-особому. Вторую причину прокурор предпочитал не афишировать. Он был одним из негласных шефов больницы скорой помощи – доходы высших лордов никогда не состояли только из казенного жалования. Но одни тратили деньги на украшения, машины и вечеринки, а другие считали своим долгом помогать тем, до кого у государства все реже стали доходить руки…

Сейчас «особый статус» позволил прокурору Коннору своими глазами увидеть то, чего он больше всего боялся. Он смотрел прямо в глаза своему самому большому страху и не отводил взгляд. На кроватях лежали даже не люди – обтянутые кожей скелеты. С кожей, покрытой язвами, кое-где обнажившей чернеющее мясо до костей. С остекленевшими перепуганными глазами.

Все эти люди, дети – употребляли черный лотос. А ведь поставки должны были прекратиться после того, как накрыли столичную сеть.

И Виктор чувствовал себя отвратительно. Он торжественно принял награду за разоблачение контрабандистов, затем – поздравления с повышением в должности. Жутко гордился собой за то, что смог избавить город от опасной заразы, начавшей распространяться со скоростью агрессивного вируса. И сейчас видел истинный результат своей работы, за которую его хвалили, ставили в пример и даже заставили сделать мрачное фото на доску почета.

Вся его «блистательная операция» не стоила ни-че-го. Черный лотос снова появился. И хуже того, на этот раз формулу кто-то изменил. Она стала страшнее, опаснее. Если предыдущие жертвы наркотика умирали через два-три года от токсического поражения, и хотя бы на ранних стадиях людей можно было спасти, то нынешние буквально гнили заживо. Хватало дюжины доз, чтобы запустить необратимые процессы. На ранних стадиях можно было только вовремя отловить и ампутировать поврежденные конечности. Но в большинстве случаев жертвам наркотика было не до больниц. Они жаждали следующей дозы, и эта жажда гнала их на самые жуткие преступления. Именно этим был опасен черный лотос: тем, что человек, подсевший на него, переставал быть человеком, превращаясь сначала в бешеное животное, а затем – в разлагающийся живой труп. Виктор смотрел на больничные койки и лежащие на них скелеты. Все кончено. Никто из этих восемнадцати уже не выживет. Совсем скоро они начнут корчиться от боли, которую не смогут заглушить ни лекарства, ни друидское целительное Искусство. Агония будет длиться от трех до восемнадцати дней.

Об этом не писали в газетах. Не говорили на планерках в департаменте. Виктор понимал, почему. Начнется всеобщая паника, и задница императора Тагира недолго просидит на троне. Прокурор понимал кое-что еще: все это происходит по молчаливому согласию высших чиновников. Таких же ублюдков, как де Гайос. В таможенном департаменте. В мэрии. В правоохране. Везде.

Виктора тошнило, перед глазами плыли круги. Он чувствовал боль каждого из лежащих на койках. И всех одновременно. Клятая эмпатическая синестезия. Но прокурор стоял на месте и продолжал смотреть, желая как можно лучше запомнить свои ощущения: именно так выглядит бессилие закона перед человеческой жадностью. И сейчас он был готов на все, чтобы это прекратить – только уже раз и навсегда.