Мелинда Салисбери - Государство Печали

За фойе она нашла просторный бальный зал, пять люстр свисало с потолка, факелы на стенах могли сделать его ярким или темным, если нужно. В углах были спиральные лестницы, они вели на балкон с местами для зрителей, откуда можно было смотреть на танцы внизу или скрываться для других целей. Желудок Печали сжался, она быстро покинула бальный зал, отправившись в часть замка, которую знала. Под крылом ласточки была галерея, комната для рисования и библиотека.

Ноги привели ее в комнату рисования, ручка была холодной, когда она открывала дверь. Комнату ярко озаряла полная луна, и, словно так было задумано, луч света падал на мольберт с последним портретом Мэла, каким он был бы в двадцать один.

Печаль пересекла комнату в три шага, сорвала покрывало, охнула от картины. Он был нарисован стоящим, в черном, как всегда, с большой вазой белых лилий на фоне. Это был он. Этого юношу привел на мост Веспус. Он мог быть моделью для рисунка, сходство было сильным.

Даже в мелочах, которые она не замечала раньше. Одна сторона губ изгибалась чуть больше другой, получалась слабая, но постоянная ухмылка. Его нос был не совсем прямым, чуть смещался влево. Юноша был таким. У него не было симметрии риллян, и это делало его другим на первый взгляд. Они были идеальными, Мэл — нет. Она думала, что он идеален, но нет. Не совсем.

В углу была подпись, темная краска на темном фоне, и она пыталась разобрать ее. Кр… нет, Гр…

Шаги отвлекли ее, она ощутила себя виновато, попыталась прикрыть картину. Удалось наполовину, и хозяин картины замер на пороге.

Расмус смотрел на нее.

— Я ходил к тебе в комнату, — сказал он странным тоном. — Я искал тебя.

Печаль хотела пойти к нему, броситься в его объятия, он был ей нужен. Но она замерла, обеспокоившись из-за пустого выражения его лица. Веспус сказал что-то, когда она уехала? Он узнал что-то о Мэле?

— Что такое? — спросила она, взяв себя в руки.

— В моей комнате есть балкон, — сухо и медленно продолжил Расмус. — В Зимнем дворце я бы не открыл двери, но тут ощущалось иначе. Словно их нужно открыть. Рядом с моей — комната Бейрама Мизила, и он тоже так подумал, потому что открыл окна после встречи с тобой и Йеденватом. Ему с Тувой Маршан было что обсудить, — он замолчал и посмотрел в глаза Печали. — Когда ты собиралась сказать мне, что сместишь отца?

Печаль замерла, словно пол под ней пропал.

— Я собиралась сказать тебе, — начала она. — Я хотела сказать…

— Не надо, — рявкнул он, и Печаль притихла.

Теперь на его щеках была краска, румянец был светлым. Его челюсть была напряжена, он сжимал зубы за стиснутыми губами. Он дышал слишком медленно. Он не злился, он был в ярости. И едва держался.

— Когда? — процедил он.

— Как только я подпишу бумаги, — прошептала Печаль.

— Нет. Когда это было решено? Потому что я помню тебя прошлой ночью. Я провел почти всю ее с тобой. Значит, после? Иначе ты сказала бы мне, да? Ты бы не пришла в мою комнату, в мою постель, не сказав, да?

Печаль опустила голову и заговорила тихо и монотонно:

— Прошлой ночью Шарон сказал мне, что это произойдет. Но до утра перед мостом это не было официальным. Йеденват вызвал меня на рассвете и проголосовал.

— И когда мы… это уже было в действии? Когда ты пришла ко мне, это уже было решено. И ты молчала, — его сиреневые глаза были холодными, смотрели на нее. — И что было прошлой ночью? Подарок на память?

Стыд и вина обжигали ее вены.

— Рас, — начала она тихо. — Ты прав. Я все испортила, стоило рассказать тебе. Поверь, я не хочу этого. Ты знаешь. Но у меня нет выбора.

— Да? Потому что, если этот юноша — твой брат, у тебя есть выбор.

— Наши отношения незаконны.

— Раньше это нам не мешало. Не должно остановить и теперь.

— Расмус…

— Хватит звать меня по имени. Я молил тебя поговорить со мной неделями. Я знал — знал — что что-то грядет, и я все время пытался понять, как найти способ для этого. Пытался найти способ не потерять тебя. Я думал, ты ощущаешь то же самое. Я думал… — он не закончил, отвернулся и пошел прочь.

— Расмус, стой, — позвал Печаль, страх сделал ее голос высоким. Все не могло так закончиться. Она не могла полностью потерять его. Он был ей нужен.

Он шел, и шок пригвоздил ее к месту. Он бросал ее. А потом он остановился и повернулся к ней.

— Что?

— Я не хочу… — она не знала, как закончить. — Ты мой лучший друг, — взмолилась она.

— Так всегда. Печаль. Этим я и был. Ты не считала меня чем-то большим. А я глупо подумал, что однажды стану. Надеялся.

Печаль не могла дышать. Она смотрела на его несчастное лицо, поняла, что совершила ошибку — много ошибок. Она говорила себе, что лучше не говорить об этом, а привело все к этому. Каждый раз, когда она обещала себе, что они поговорят, она заставляла его верить, что им есть о чем говорить. Но этого не было. Не могло быть. И если она потеряет его сейчас, виновата будет сама.

— Мы знали, что это не навсегда, — только и смогла прошептать она.

Он открыл рот, закрыл его, тряхнул головой. А потом заговорил пустым тоном:

— Я не просил вечности. Я не просил тебя быть моей невестой или истинной любовью. Я просил сейчас. Я хотел шанс посмотреть, есть ли у нас что-то больше, чем проникание в комнаты друг к другу, уходя на рассвете. Шанс. Но у меня его не было, да?

Он ждал ответа. Но Печаль не могла. Его слова били по ее голове, потеряли смысл, и они могли лишь смотреть друг на друга.

Молчание затянулось так, что стало стеной между ними, и он повернулся и ушел, медленно, размеренно и тихо. Она услышала тихий щелчок двери, он закрыл, а не хлопнул ею за собой.

Печаль не знала, как долго стояла там, безумно искала решение, мост через пропасть, что разверзлась между ними. Они ссорились раньше, конечно, они ведь знали друг друга десять лет, но никогда это не ощущалась как в последний раз.

Дверь открылась снова, ее сердце дрогнуло, но забилось при виде Шарона, его колеса тихо катились по полу, он был одет, несмотря на время. Давно он был там?

— Я просто… — начала Печаль и замолчала, когда он посмотрел за нее на наполовину прикрытый портрет Мэла.

Шарон без слов проехал в комнату, склонил голову набок и смотрел на картину.

— Жутко, — сказал он, — как мальчик похож на это.

Печаль смогла лишь кивнуть.

— Что ты наделала? — Шарон перевел взгляд с картины на Печаль. — Я тебя слышал. Вас обоих слышал.

Кровь Печали похолодела.

— Шарон…

— Ты врала мне. В лицо, — слова были ледяными, острыми, как ножи. — Как можно быть такой глупой?

— Мы не думали ничего такого…

— Как давно это продолжалось?

Печаль ответила не сразу.

— Восемнадцать месяцев, — сказала она.

— И ты была с ним в постели, Печаль? Ради Граций, тебе семнадцать.