Вальтер Моэрс - Мастер ужасок [litres с оптимизированной обложкой]

– Такую стропильную конструкцию нам больше не найти, – сказал печально Влад Семьсот семьдесят четвертый. – Нам теперь придется прозябать в каких-нибудь сараях и пещерах.

Эхо не мог разглядеть, где были ужасковые дубы, настолько все заволокло густым дымом. Их музыка, во всяком случае, затихла. Может быть, они вовремя исчезли? Или погибли под руинами стен?

– Нам надо сейчас проститься, – сказал Влад Двенадцатый.

– Да, – подтвердила другая кожемышь. – Нам надо поискать себе другое пристанище.

– Разумеется, – согласился Эхо. – Высадите меня просто где-нибудь в городе. – Боль в затылке становилась уже невыносимой.

– Нет, – возразил Влад Двенадцатый. – Мы должны проститься здесь и сейчас. Немедленно. – И он отпустил Эхо. Сейчас его удерживала только другая кожемышь.

– Эй! Что это значит? – воскликнул Эхо.

– Этого мы и сами пока еще точно не знаем, – сказал Влад Двенадцатый.

– Вы дважды меня спасли! – крикнул Эхо. – А сейчас вы хотите, чтобы я разбился? Вы шутите?

– Мы не шутим, – ответили оба вампира в один голос.

– Но в этом нет никакого смысла! – пронзительно закричал Эхо. – Я этого не понимаю.

– Никто не понимает кожемышей, – мрачно сказал Влад Семьсот семьдесят четвертый и тоже отпустил Эхо.

– Даже кожемыши! – добавил Влад Двенадцатый.

– Никто!

– Никто!

И вампиры с шумом полетели прочь, в то время как Эхо падал в пропасть.

Но на сей раз его падение продолжалось действительно долго. Они подняли его очень высоко, почти под самые облака. Эхо без конца кувыркался, луна и ночное небо мелькали у него перед глазами. Когда он уже не мог этого выносить, он опять закрыл глаза.

Но при этом наступила не темнота, а стало светло. Вспыхнул золотой свет, который был ярче, чем в сокровищнице Айспина, и на его фоне Эхо увидел Золотую белку, которая дружески улыбалась. Он услышал также успокаивающий гул, который сопровождал его предыдущие познания.

– На сей раз мы действительно попали в затруднительное положение, – сказала белка. – Я явилась сюда, чтобы передать тебе третье познание.

– В этой суматохе я совершенно забыл о тебе, – ответил Эхо. Он вдруг стал совершенно спокойным и совершенно не ощущал свободного падения, в котором пребывал. Падал ли он вообще или нет? Ему было все равно.

– Думающие яйца испытывают особый интерес к твоей судьбе, – сказала белка. – Я чувствую это по их симпатическим вибрациям. Они лихорадочно вырабатывают стратегию, чтобы изменить все к лучшему.

– Да что ты? – воскликнул Эхо. Он заметил, что рокот был более резким, чем в последний раз. – Откуда этот интерес?

– Ты в последнее время стал весьма ценным царапкой. Самым ценным во всей Цамонии. Возможно, что твои знания будут когда-нибудь использоваться.

– В таком случае твои Думающие яйца должны поторопиться, – сказал Эхо. – Я очень скоро разобьюсь на брусчатке Следвайи.

– Об этом я буду беспокоиться только тогда, когда это будет нужно. На период твоего последнего познания время остановилось. Это делают Думающие яйца, умственно останавливая поток воздуха – или что-то наподобие этого. Ты чувствуешь воздушный поток на своей шкуре? Мощную силу земного притяжения?

– Нет.

– Вот видишь! Расслабься! Наслаждайся третьим познанием!

Эхо действительно расслабился. Рокот, издаваемый Думающими яйцами, успокаивающе отдавался в его ушах, и Эхо доверчиво отдал свою судьбу в их руки. Золотой свет и приветливый голос белки создавали приятную атмосферу. Он был готов даже замурлыкать.

– Так как же оно называется, это познание? – спросил он хладнокровно.

– На сей раз это особый вид познания. Оно не вмещается в одну фразу. Это видение.

– Видение? Чего?

– Ну для этого надо его увидеть, на то оно и видение. Пока Думающие яйца работают над корректировкой твоей судьбы. Но я не могу ничего обещать! Это всегда смесь из случайности и точности! Случайность и точность. Этого никогда невозможно знать!

– А как я получу его, мое видение? – спросил Эхо.

– Ну как? Как получают все видения. Нужно только открыть глаза, – посоветовала белка.

Эхо открыл глаза. К его удивлению, был светлый день, такой светлый, что он чуть не ослеп. Он все еще падал вниз, но что-то произошло, чего он не понимал. Замок был опять на месте! Его окутывал запах царапковой мяты! Всюду летали цветы. Чашечки красных и черных роз, маргариток и мака-самосейки, стоцвета и мирабели, подснежников и красных лилий, летних астр и плачущего сердца. Они образовывали за ним длинный след, обозначая траекторию, по которой он летел. И, наконец, он понял: он видел то, что видела ужаска в свои последние секунды, – это был путь Ицануэллы.

Крыши города были уже совсем близко, скоро она упадет. Там, внизу, маленький убогий переулок позади крематория, это была ее цель. Ицануэлла еще раз набрала в легкие воздух, глубоко вдохнула запах мяты, задержала его, опять выдохнула – и с ароматом покинула свое тело, которое где-то позади нее с треском разбилось, а она легко и свободно парила над крышами Следвайи. Балласт, который наконец-то был сброшен. Там, впереди, был Ужасковый переулок, ее непосредственная цель! Она была упоена своим собственным ароматом, окрыленная и счастливая, когда она спустилась вниз и погрузилась в глинистую почву переулка и смешалась с влажной землей. Бесчисленные корни, корни ужасковых дубов вокруг тотчас приняли ее аромат, поглотили его, и он побежал по их корневой системе. На земле Ужаскового переулка возникла трещина. Она простиралась от его начала до самого дома Ицануэллы Анацаци. Это была невидимая трещина, всего лишь шириной в большой палец, но вскоре от нее пошли другие трещины, сначала десятки, потом сотни. Они расходились во всех направлениях. В земле раздался грохот. Она начала дрожать. Ползающие насекомые, живущие под землей, были напуганы и исчезли из переулка.

Дом Ицануэллы поднялся первым. Он трещал и грохотал, влажная земля чавкала, когда через нее пробивались могучие корни. И это происходило с каждым домом в Ужасковом переулке. Они сдвигались один за другим со своих мест, на которых простояли столько лет. Это продолжалось долго, до самой ночи, пока последний дуб не вырвал свое тело из земли. Потом они затянули свою печальную песню и отправились в путь.

Дорогой Ицануэллы.

И затем Эхо вновь оказался в воздухе. Видение закончилось, вновь наступила рельность. Больше не было ужаски и не было белки. Никакой симпатической вибрации и никакого золотого света, которые обеспечивали ему надежность.

Опять была ночь, и ветер, и земное притяжение. Сейчас он был совсем близко от крыш города, так близко, как была Ицануэлла, когда она рассталась со своим телом. Но он не собирается растворяться в аромате, как она, чтобы избежать смерти. Он упадет вниз, на крышу, на крышу невзрачного дома с маленьким садом, который… И здесь Эхо увидел, что это был дом, в котором он провел свое детство. Дом Флории Айзенштадт. Если судьба была жестока, подумал Эхо, то она, по крайней мере, имела чувство юмора.