Вальтер Моэрс - Мастер ужасок [litres с оптимизированной обложкой]

Ужаска одарила Эхо таким взглядом, которым обычно смотрят на умалишенных или на маленьких детей, сказавших какую-то ужасную глупость.

– И как твоему другу такое пришло в голову? – спросила она сочувственно. – Почему Айспин должен бояться именно нас, ужасок?

– Понятия не имею, – ответил Эхо. – Я же сказал, что это была не моя идея. Может быть, он подумал, что вы умеете готовить какое-то средство!

– О! – воскликнула ужаска. – Если только это! Тогда, разумеется, нет никаких проблем. Средство! Может быть, такое, под воздействием которого он уменьшится в объеме? И станет размером с мышь? Или такое, которое растворит его в воздухе?

– А ты можешь это? – простонал Эхо.

– Конечно нет! – резко сказала ужаска. – Боже мой, какое же у тебя воображение о наших способностях! Оглянись вокруг! Самое эффективное средство, которое мы имеем право использовать, – это ромашковый чай.

Эхо сник.

– Тогда я опять пришел напрасно, – вздохнул он.

Ужаска пожала плечами, при этом они сильно хрустнули.

– Как же мне тебе помочь? Послушай, малыш: ужаски и Айспин – это то же самое соотношение, что крапива и лесной пожар. Безобидная ботаника и опаснейшая алхимия. Фенхелевый чай и чума. Я так же могла бы потягаться с рогатым зайцем, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да, я понял, – сказал Эхо. – Тем не менее большое спасибо, что ты меня выслушала.

Он повернулся к двери, которая в ответ на щелчок пальцами ужаски мгновенно распахнулась.

– Но почему меня мучают угрызения совести? – воскликнула она и завертела глазами. – Только потому, что я не хочу сама себе накинуть на шею петлю? Потому что я еще не хочу отправляться на тот свет? Оттого, что я еще не сошла с ума, как ты, чтобы иметь дело с мастером ужасок?

– Хорошо, хорошо, – сказал Эхо, спускаясь вниз по лестнице. – Я же сказал, что это была не моя идея. Желаю тебе спокойной ночи!

– Подожди! – сказала ужаска.

Эхо остановился на самой нижней ступеньке и обернулся. В нем зародилась смутная надежда.

– Значит, так, – сказала ужаска, – есть еще и другая причина, по которой я все еще живу в Следвайе.

– И что за причина?

– Я – самая худшая ужаска Цамонии.

– Что?

– Да, это так. Я не умею предсказывать. Я не умею готовить любовные напитки. Я не умею читать карты. У меня нет никаких ужасковых способностей.

– Это правда?

Ицануэлла пожала плечами.

– Правда. Это выяснилось уже в ужасковой школе.

– А что, существует школа для ужасок?

– Да, конечно. Я отставала по всем предметам. Так что ты определенно обратился к самой худшей ужаске во всей Цамонии. Именно поэтому я здесь. На свободном рынке у меня не было бы никаких шансов. Когда другие ужаски еще жили здесь, я существовала подачками.

– А как же твои клиенты? Почему же они приходят к тебе, если ты ничего не умеешь?

– Я продаю им растительные целебные средства, которые состоят на один процент из лекарства и на девяносто девять процентов из надежды. Чем больше люди верят в них, тем больше они им помогают. Кроме того, я еще немного кручу глазами.

Эхо вздохнул и повернулся, чтобы уйти.

– Мне очень жаль, – сказала ужаска. – Ты можешь приходить в любое время, малыш. Я имею в виду, если ты захочешь просто поболтать или еще что-нибудь.

Видимо, она почувствовала облегчение от того, что догадалась сказать что-то утешительное.

– Большое спасибо, – проговорил Эхо, вышагивая по улице. – Может быть, как-нибудь забегу.

– Объясни мне еще кое-что, – крикнула Ицануэлла ему вслед. – Если он тебя все равно через две недели убьет, зачем ты сел на диету?

– Никто не понимает кожемышей, – крикнул ей Эхо в ответ.

Ужаска наклонила голову набок.

– Кожемышей? – переспросила она. – Какие, к черту, кожемыши? При чем здесь они?

Но Эхо уже скрылся в темноте.

Так как Эхо теперь мог рассчитывать только на самого себя, ему нужно будет поломать голову, чтобы разработать новую стратегию. После длительной беготни по лестницам замка вниз и вверх он отдыхал в своей корзинке и сам с собой разговаривал.

«Какое у Айспина слабое место? – размышлял он. – В чем он уязвим? Он улыбается, он смеется, он шутит. Он даже иногда плачет. Значит, у него все-таки есть чувства, как у любого другого существа».

Эхо повернулся на спину и уставился в потолок.

«Откуда у него эта страсть к кулинарии? Тот, кто посвящает так много любви искусству доставлять удовольствие другим, должен ведь быть способен и на любовь к ближнему. Может быть, мне бы удалось сыграть на его сочувствии? Но каким образом?»

Потолок над ним неожиданно озарился золотым светом, и в середине его материализовалось что-то еще более яркое. Эхо сначала подумал, что это Сваренное привидение, но потом увидел, что это была Золотая Белка с Дерева познаний.

– Привет еще раз! – пропищала белка. – Ты готов встретиться с ассистентом по важным процессам познаний?

Эхо с удивлением посмотрел на белку. Он ощутил тепло, которое наполняло все его тело покоем и благостным состоянием.

– Это симпатические вибрации, которые исходят от Думающих яиц, – сказала белка. – Мощные колебания, которые они посылают мне из Долины Думающих яиц, чтобы я могла передать их тебе. Я, так сказать, их телепатический посыльный.

– Колебания? – переспросил Эхо.

– Да. Ты можешь назвать это просто доверием. Нечто подобное необходимо, когда возникают такие видения, как у тебя, чтобы не потерять рассудок.

– Вообще-то мой рассудок не вызывает у меня беспокойства, – ответил Эхо. – Речь идет о моей жизни.

– Именно поэтому я и здесь. Ты вырабатываешь новую стратегию?

– Я раздумывал, как можно было бы вызвать его сочувствие.

– Это будет непросто. У него ледяное сердце.

– Но он иногда плачет.

– Может быть, ему что-то попадает в глаз. Или у него болит зуб.

– Нет, это была какая-то другая боль.

– Хорошо, – сказала белка. – Будем считать это отправной точкой. Лучше всего начать с самого себя. Ты никогда не задумывался, было ли что-то в твоей жизни, что тебя глубоко тронуло? Вызвало у тебя сочувствие?

– Нет, – ответил Эхо.

– Тогда сделай это! Подумай! Оживи свои воспоминания!

Эхо задумался.

«Гм. Сочувствие. Растроганность. За его еще такую короткую жизнь у него было так мало поводов для проявления подобных чувств».

– Самое большое сочувствие я испытывал к самому себе.

– Это не в счет! – вскричала белка. – Подумай! Может быть, вспомнишь что-то еще.

Эхо напряженно размышлял.

– Когда ты плакал? Не над своей собственной судьбой, а из-за чего-нибудь еще? – направляла его белка.