Hioshidzuka - Вернуться в сказку

Вейча, как ни странно, драться тоже умел. И, думалось Земирлонг, если бы он действительно рассердился бы на Кристиана Виланда — этого несносного идиота, любящего помахать кулаками, — то тому парню было бы несдобровать. Конечно, может быть, от Эйбиса и были только кожа да кости, но он был увёртлив, а так же прекрасно умел видеть слабые места противника. Что он нередко использовал и в своих словесных атаках. Чего стоило только доведение Розы Эсканор до слёз. Её — вечной умницы-разумницы с донельзя позитивными взглядами на жизнь.

— Тут слишком тихо! — заявляет парень, входя в дом. — Вам не скучно так жить?

Мери удивлённо смотрит на него. «Скучно»? Что скучного может быть в тишине? В тишине, которая помогает сосредоточиться, которая обволакивает… Года через три у неё, вообще, не будет возможности насладиться тишиной. Она будет постоянно находиться среди людей, которые кричат, плачут, стонут… Это станет её послушанием… И Мери Земирлонг радовалась, что у неё пока что ещё есть время насладиться тишиной, в которой она сможет привести свои мысли в порядок.

Тишина… Это был символ её одиночества. Того, которое она так любила и лелеяла. Это был символ её временной — и поэтому так старательно охраняемой от внешнего вмешательства — свободы. Это была её отрада. Её смысл жизни. Она отдала бы всё на свете, чтобы никогда не стать Сестрой Милосердия. Только вот отдавать, к сожалению, было почти что нечего. Всё, что она могла бы предложить, у неё уже давно забрали — ещё тогда, когда она только вступала в Сестричество. И теперь… Теперь у неё из наслаждений оставалась только тишина. Единственное подлинное и ценнейшее из всех земных наслаждений. То, которое навсегда отимется у неё через три года.

— Зато у пиков и трефов, насколько я знаю, отдельные спальни, — усмехается девушка, пожимая плечами. — Да, думаю, у бубнов тоже. Почему же вы, червы, такие отсталые? Ютитесь по три-четыре человека в одной спаленке? Это до сих пор так?

Тедд смотрит на неё своими большими наивными синими глазищами, и девушке хочется рассмеяться. Этот парень был младше её всего на два года, но… Какой же он до сих пор ребёнок! На него просто невозможно смотреть без улыбки… Он явно из тех сторонних наблюдателей основных исторических событий, смотрящий удивлённо и восторженно, но имеющий право не скрывать лицо. Историю творят такие, как Райн, Леонризес или Эсканор. Чёрствые, эгоистичные, тщеславные… Константин был чёрств, их эльфийская княжна — эгоистична, а Феликс — тщеславен. Были ещё такие, как Вейча. Подлинно безумные. Пусть Эйбис сам ещё не до конца это осознавал. Такие, как этот парень, тоже творили историю. Свою. Не подчиняющуюся логике и здравому смыслу. Именно они разжигали самые страшные войны.

Потому что им было любопытно…

А Тедд… Тедд был мальчишкой. Обыкновенным восторженным мальчишкой. Не рабом, каким являлся Мицар, нет. Обывателем. Временным фанатиком, которые принимают то одну сторону, то другую сторону, но не из корысти, как это делала, скажем, Мира Андреас — да, именно она, эта ложно благочестивая королева сердец, — а только по незнанию того, чего именно хочет его душа. Тедд был почти ребёнком. Милым. Светлым. Наивным. Пытающимся сражаться за непонятные ему идеалы, выдуманные, как ни странно, им же самим. Пылко защищающим эти выдуманные идеалы. Готовым постоять за них и даже отдать за них свою жизнь. Он был совсем ещё ребёнком…

— Да, но это нам совсем не мешает! — ожидаемо возражает Раймон с его привычным пылом. — Это только помогает!

Земирлонг чувствует, что улыбается. Он сказал именно то, что она от него ждала. Пожалуй, с ним было скучно спорить. Он всегда приводил очень предсказуемые доводы, которые при желании было очень легко разбить о валуны здравого смысла. Он был наивен, а так же с трудом придумывал новые доводы в защиту своей точки зрения. Не то что Константин. Тот умел изворачиваться, перевирать факты, переворачивать их с ног на голову ради того, чтобы выйти победителем в споре. Для него было важно победить. Мери Земирлонг была уверена, что после окончания Академии — кажется, этому парню, как и ей, оставался только год — он станет чернокнижником. Это было бы вполне в его духе.

Чернокнижник Константин Райн…

Пожалуй, это даже звучало. Казалось таким правильным и закономерным. Таким логичным… Земирлонг была уверена в том, что трефовый туз через год пополнит ряды чернокнижников. Что начнёт колдовать не для людской пользы, а для себя самого, как любили говорить об этой подкатегории волшебников, колдунов и магов учителя. Впрочем, большая часть волшебников, колдунов и магов пользовалась своим даром для самих себя.

Раймон же был совсем другим… Наивным… Честным… Ребёнком… Улыбающимся — не так, как Вейча, а искренне — и милым. Он был из тех людей, которые побуждают других жить в мире, а не в состоянии вечной необъявленной войны. Из тех людей, которые даже во время войны искренне умеют смеяться.

— В чём же, мне интересно? — удивлённо смотрит на него девушка. — Скажи — в чём именно это помогает?

Ей снова думается, что вот они — эти добровольные ограничения, которые она так презирала и которым так завидовала. Всё это было так необязательно, что смотрелось просто глупо… Они могли быть свободны. Могли. И хотели. Но придумывали себе всё новые и новые правила, запреты, которые не смели нарушить, подчиняясь непонятным мотивам. Они придумывали себе кодекс чести. Придумывали себе самим правила этикета. Они были закованы в свою честь, как в броню, и броня эта не столько защищала их от ударов судьбы, сколько мешала им двигаться. Земирлонг завидовала им. Завидовала…

Завидовала и не понимала.

Из всех, кто с ней учился, правила самому себе не придумывал разве что Вейча. Он смеялся в лицо этим правилам. Он был абсолютно сумасшедшим. Не признавал ничего, что было нормой для остальных. Он не воспевал ни аристократизм, ни демократию. Он не пёр напролом против системы, как это делал Кристиан Виланд, он не воспевал систему, как это делали княжна Леонризес и Феликс Эсканор, он не пытался создать систему свою собственную, как пытался сделать Константин Райн, и он не наблюдал, стоя в сторонке, как это делал Тедд Раймон, боящийся выступить против, как Виланд, не сумевший воспеть её, как Эсканор, и неспособный создать что-то своё, как Райн. Вейча был совсем другим… Тем, разум которого Земирлонг бы хотелось постичь.

— Стать дружнее! — почти повышает голос парень, эта червовая девятка. — Быть более хорошей командой! Не быть эгоистами — гнать от себя роскошь и излишества!

Мери Земирлонг смеётся. Возможно, это выглядит странно, так как Раймон вздрагивает и непонимающе смотрит на неё. Девушка идёт к лестнице, не спеша поднимается по ней. Она просто не может ходить быстро. Ноги её были изуродованы во время того ритуала и теперь почти постоянно кровоточат, если она ходит слишком много или слишком быстро. Она — не Леонризес, которая ходит медленно только потому, что считает, что выглядит так более степенно и важно. И уж тем более, она не Нелли Андреас, которая слишком нерасторопна во всей своей дурацкой старательности.