Hioshidzuka - Вернуться в сказку

— Поставь охрану! — тихо, но настойчиво советует младший Кошендблат перед тем, как залезть в карету к родителям. — То существо… Оно не остановится, пока не получит желаемого…

Альфонс молча кивает, подходит вместе с Теодором и Леонардом к самой карете, ждёт, пока Лео, наконец, заберётся и устроится поудобнее… Младший Кошендблат садится слева от отца.

— Спроси Дика об этом! — шепчет Алу на ухо Леонард в самый последний момент. — Я уверен — он точно знает!

Это последние слова, которые Альфонс слышит, перед тем, как карета трогается… И Кошендблаты уезжают. В чёртову Академию. Для чёртовой учёбы… И ближайшие несколько месяцев Ал точно останется совсем один. Или даже больше, чем несколько месяцев — он ещё ни разу не видел свою невесту, кто знает, какой она окажется… Хочется закричать от досады от осознания этих мыслей.

Король сухо прощается с Теодором и идёт обратно в цветочную галерею. Кажется, там нет зеркал… Это хорошо… Ему нужно побыть наедине со своими мыслями. Пусть в будущем он часто сможет проводить время в полном одиночестве, сейчас это было необходимо. Сейчас одиночество было тем, что должно было защитить его.

Парень входит в цветочную галерею и без сил опускается на скамейку. Только спустя некоторое время он видит лежащую рядом с ним игральную карту. Он берёт её в руки и переворачивает. На ней изображён король пик. Какая-то красная линия пересекает его шею, и до Альфонса не сразу доходит смысл этого послания. Пиковый король с отрезанной головой — это он с отрезанной головой…

Маленький черноволосый мальчик, которому на вид можно дать лет семь-восемь, бежит по узенькой тропинке и изо всех сил старается не упасть — один неосторожный шаг, и он уже никогда не сможет пробежаться здесь снова. Либо погибнет, разбившись об острые камни, либо никогда не сможет ходить, станет никому не нужным инвалидом. Малыш толком не знает, что хуже — его родители погибли здесь четыре года назад, а его старший брат стал инвалидом. Мальчик прекрасно знает, что теперь единственный близкий ему человек самостоятельно не может даже спуститься и подняться по лестнице — из-за чего ему теперь пришлось переселиться в комнату на первом этаже, которая раньше была комнатой их родителей.

Ребёнку жаль брата — тот ничем не заслужил такой жизни. Жизни, когда нельзя даже выйти за калитку их сада… Эдуард говорил, что ничего страшного, что он не слишком сильно переживает из-за этого, что рад, что его младший братишка тогда остался цел — тогда, когда произошла та злосчастная катастрофа, четырёхлетний ребёнок выпал из телеги, потянувшись за какой-то бабочкой, в результате чего отделался всего лишь двумя переломами, тогда как Эдуард потерял возможность ходить — и теперь может жить полной жизнью… Мальчик притормаживает, хватается за выступ на скале, за секунду преодолевает слишком узкое место и, медленно пройдя пару шагов, снова начинает бежать по тропинке. Поворот, ещё один, большой камень, лежащий справа от дороги, прямо у скалы, а дальше крутые ступеньки.

Он бежит, торопится, хоть и старается при это исполнить наказ старшего брата и быть аккуратным. В его руке сумка с хлебом и банкой с молоком. Его брат просил купить его побольше — чтобы Эдуарду не пришлось просить лишний раз соседей, чтобы те сходили для него в магазин. Мальчик прекрасно знает, что в их доме достаточно круп, варенья и мёда — должно хватить на ближайшие два с половиной месяца, пока он будет в Академии, а Эдди останется в доме совсем один. Колодец ещё их отец сделал прямо в доме, под крышей, чтобы их с Эдуардом мать не выходила без надобности на улицу зимой или осенью — она всегда была слишком слаба здоровьем. Маленькому мальчику вспоминается, как немолодая вечно усталая женщина очень тихо читала ему сказки, когда он не мог заснуть. Он почти помнит мягкие расслабленные черты её бледного морщинистого лица, её мягкие седые волосы, её тёплые морщинистые руки, вечно измазанные чем-то… Эдди говорил, что она после вторых родов несколько ослабла, почему её и нельзя было лишний раз перегружать заботами и хлопотами.

Теперь это играло братьям на руку — Эдуарду не приходилось лишний раз одеваться, а, следовательно, теребить старые раны, кутаться и выезжать на инвалидной коляске лишний раз на улицу, если того не позволяла погода. А Эдди оказался достаточно умён, чтобы придумать механизм, позволявший ему набирать воду сидя в кресле. Мальчик уже не помнил, что было тогда, когда они жили иначе — в то время, когда были живы их родители, когда Эдуард ещё мог ходить… Ему было, кажется, тогда года четыре — он был ещё совсем крошкой и даже ещё не учился в Академии…

Эдуард привычно сидит в кресле посреди заброшенного маленького садика около их дома, который когда-то был полон, благодаря их матери, самых разных цветов и кустарников. Теперь осталось лишь несколько ягодных кустов и четыре небольших грядки, на которых они с Эдди выращивали морковь, свёклу, горох и картофель. Чтобы не приходилось лишний раз ходить на базар — говорил Эдуард. И его младший брат прекрасно знал, чего двадцати однолетнему молодому человеку стоит просить помощи у соседей — их семья была когда-то достаточно богата и уважаема в их маленьком городке. Эдди стыдился лишний раз что-то просить даже у младшего брата — мальчик прекрасно знал это. Что уж говорить о совершенно чужих им людям? Эдуард всегда страшно бледнел и будто внутренне сжимался, когда осознавал, что придётся обратиться за помощью к тётке Кетти, которая первое время выхаживала их после того несчастного случая, или, тем паче, к кому-нибудь ещё. Восьмилетнему ребёнку всегда казалось это слишком странным, но он старался лишний раз не тревожить брата, которому, и так, было, безусловно, слишком тяжело.