Hioshidzuka - Вернуться в сказку

Он в надежде смотрит на дверь, надеясь, что Ратмир стоит там — предатель слишком боится его, чтобы не выполнить какого-то приказания. А Астарн хотел приказать вышвырнуть эту девчонку прочь — куда-нибудь, не так важно, куда именно. Главное, чтобы подальше от Драхомира. Главное, чтобы она не заставляла всем своим видом Ренегата раскаиваться в совершённых некогда поступках. Да кто она была ему?! Ни Лори, ни отец не заставляли его раскаиваться в совершённых поступках. На это могли рассчитывать лишь двое — леди Мария и Деифилия. А девчонка, которую звали Маришкой — разве могла она претендовать на это? В конце концов — она была просто девочкой. Обыкновенным подростком, что жаждал приключений. На своё же горе.

Жуткая головная боль пронзает виски — ещё одно приобретение из тюрьмы. Якобина много терзала его. И после тех совершенно жутких проекций чистая случайность, что он не сошёл с ума. Впрочем, возможно, было бы куда лучше, если бы сошёл — не было бы той гнетущей пустоты в душе. Из-за той воды, которую он взял в логове того дружка императрицы Интариофа, голова у него болит достаточно часто, чтобы не давать ему жить, но недостаточно сильно, чтобы свести с ума.

— Думаю, моё имя ты уже знаешь, — отвечает ей хмуро Драхомир.

Каждое слово отзывается болью. Что-то в этой нахалке было такое… Знакомое. И привычное. Мир вполне нормально смог бы с ней водиться, если бы обстоятельства не сложились так глупо. Драхомиру думается, что он обязательно что-нибудь должен предпринять. Если будут силы. И он прекрасно знает, что силы он всегда готов найти — выдерет, вытащит из себя, если понадобится. Через сопротивление, через боль вытолкнет их наружу — кто он, в конце концов, чтобы позволять себе так расклеиваться?

Ратмир просто не мог не назвать ей его имени — он любил называть их всех теми именами, под которыми они знали друг друга. А не просто Чернокнижник, Змея, Ренегат, Ведьма или Иллюзионист. И, пожалуй… Это было неплохо. То, что у них были имена. Те, которыми их всё реже называли люди.

У Деифилии вот не было никакого прозвища. И Драхомир считал это правильным — такая, как она не должна была войти в историю под какой-то глупой кличкой. Пусть большинство из Сонма — включая самого Мира — считало, что их прозвище — их титул, их звание. Деифилия не должна была быть такой. Она была выше и чище каждого из них, включая собственного брата. Впрочем, Асбьёрн был единственным из Сонма, крови на руках которого было вряд ли меньше, чем у Драхомира. А ещё, Асбьёрн лучше всех них понимал в ядах. За что, пожалуй, и прозвали его Змеёй.

— Да, знаю! — бодро отвечает девчонка. — И мне, правда, очень интересно знать, что именно вы намерены делать.

Драхомир усмехается как-то… по-доброму. Так, как он уже давно не усмехался. Из головы мигом вылетают все те мысли, что так терзали его. Девчонка не сказала ничего такого, что могло бы вывести его из равновесия. Впрочем — что было для него теперь этим самым «равновесием»? Боль, озлобленность, одержимость… Он постоянно на всех сердился. И всех ненавидел. Себя — в первую очередь.

Эта юная девочка, которую он почему-то про себя называл Маришкой… Душа у неё была странно похожей… Действительно похожей на душу Танатоса. Только вот… Чего-то не хватало — явно чего-то не хватало. Будто бы душу разломили на две части и вложили в два тела… Это ведь очень больно — когда душу разрывают на части и выбрасывают, словно вещь какую-то. А ведь, если это Танатос… Ведь тогда, возможно, точно так же поступили и с остальными… И Драхомир прекрасно представляет, насколько это было больно — всё-таки, годы практики работы с душами не прошли даром, всё-таки, Киндеирн был потрясающим учителем, когда хотел кого-то научить всем тонкостям своей работы, а Драхомир был не таким уж плохим учеником, если материал ему нравился. И душа девчонки кажется… расчленённой. Разорванной. Мало кто способен остаться в здравом уме после такого. А со здоровой психикой…

Тошно! Ужасно тошно и больно от этих мыслей!

Драхомир отшатывается от девчонки, как от чумной. Он просто не может себе позволить, чтобы все эти мысли завладевали им — не сейчас. Не тогда, когда он уже почти может спокойно относиться к проекциям, что порой всплывают в поле его зрения. Не тогда, когда он изо всех сил старается сдерживать себя. Не ради… Не ради того, чтобы его перестали называть Ренегатом. Ради отца. Тому бы хотелось, чтобы сын хоть ненадолго пришёл в норму.

Рука сама тянется к пачке сигарет. Ещё одна пагубная привычка, от которой он едва ли теперь может отделаться. Хорошо ещё что… Хорошо, что Драхомир не пристрастился к опиуму, как Хуан. Сигареты были меньшим зол из этих двух. Да и… Мир усмехается как-то невесело при мысли, что ему уж ничто теперь не поможет — тогда, когда он обрёл бессмертие. Ему теперь ничто не способно помочь… А ведь он сам некогда так желал того, что теперь стало его проклятьем.

— Эй! Ну почему ты такой злой?! — капризно тянет девчонка, снова подскакивая к нему. — Ну нельзя же всю жизнь быть таким букой!

Потому что в его бесконечной жизни нет смысла. Нет того, что заставляло бы его просыпаться по утрам, того, что дало бы возможность почувствовать себя счастливым — и совсем не нужно, чтобы навсегда, но хотя бы на полсекунды в день. Потому что он убийца и преступник. Потому что он Ренегат, чёрт возьми! Как будто человек, на совести которого так много крови и пламени, может не быть злым…

Она строит до того забавную рожицу, что Драхомиру хочется засмеяться грустно и сказать, что таким он был далеко не всегда… Но… Какое ей дело до этого, чёрт возьми? Она — просто незнакомая девчонка. Обыкновенная девчонка шестнадцати лет — глупая и весёлая. Какое ей дело до того, какие ужасные муки совести чувствует демон каждый раз, когда видит, что кто-то улыбается?

— Отпусти моего друга, — вдруг серьёзно говорит она. — Если отпустишь, я сделаю всё, что тебе нужно. Отпусти его. Он неплохой парень, пусть и порой бывает занудой.

Драхомиру думается, что правильнее было бы разозлиться на девчонку и послать её куда подальше — ей же лучше будет. Впрочем, когда это Драхомир Астарн что-либо делал «правильно»? Он всегда был тем, кто нарушал правила, кто переворачивал вселенную вверх дном. Без какой-то особенной причины — просто потому, что ему хотелось веселья. Потому что без этого жить было слишком скучно. И теперь… Теперь совесть терзала его. За все необдуманные поступки, за всю ту боль, которую чувствовала Дея рядом с ним.

— Ты можешь умереть, знаешь? — усмехается Драхомир. — Я попрошу тебя сделать то, что скорее всего будет стоить тебе жизни.

Мария пожимает плечами. Так просто. Словно бы это что-то настолько незначащее, безобидное… Возможно, она просто не понимает того, что её ждёт. Впрочем… Смерть должна быть довольно быстрой в случае… В случае, если она не окажется реинкарнацией Танатоса. А то, что она не окажется… В этом уже были хоть какие-то сомнения — раньше Драхомир и думать не хотел о том, что может случиться нечто подобное. Но девчонка на самом деле отдалённо напоминала Танатоса. Драхомир был бы круглым дураком, если бы не заметил этого. Даже Ратмир сумел подметить — эта трусливая тварь, которая отличалась той ещё неосторожностью.