Hioshidzuka - Вернуться в сказку

Георгу противно даже думать о таком. Он хмурится, вспоминая, что даже его отец не позволял себе такой низости. Леон весь словно сжимается. Ему вспоминается бледное лицо матери, которую он презирал до такой степени, до какой только может сын презирать мать. Ему вспоминается суровое лицо Дэвида, которое до сих пор вызывает в нём дрожь ярости и злости каждый раз, когда всплывает в памяти.

Георгу страшно представить, что когда-нибудь он станет таким же, как его отец. Ему кажется, что он сойдёт с ума, если почувствует, что начинает походить на этого человека. На того, кто своими равнодушием и жестокостью убил малышку Мари. Пусть и… Хоффман тяжело вздыхает и отходит к окну, чтобы отдышаться. Кашель душит его. Должно быть, осталось совсем немного до той поры, когда его тело будет лежать в гробу. В красивом, должно быть, гробу — таком же, в каком лежала Алесия.

— Я умоляю вас, Леон, избавьте меня от подробностей! — кривится граф. — Уверяю вас — я не имею ни малейшего желания это знать.

Георгу противно даже слушать то, что говорит этот несчастный Истнорд. Но отчего-то он смеётся. Не потому ли, что теперь Леон стал для него тем человеком, которому можно доверить Анну и не особенно мучиться из-за постоянно пробуждающейся совести? Не потому ли, что теперь Георг Хоффман мог куда больше времени проводить в правительстве и на своём заводе, а не рядом с Анной? Она стала такой капризной, такой болезненно обидчивой сейчас, что находиться рядом с ней для графа кажется просто невыносимым. Когда Мари болела, она была совсем другой. Она покорно переносила всё. Пусть и плакала слишком часто. Георг не привык слишком много говорить о своих чувствах. Ему всегда проще было что-то сделать…

Но Анна хотела, чтобы он ещё и говорил. Говорил постоянно. Каждый день, каждое утро, каждую ночь — постоянно. Она требовала от него то, что он вряд ли хоть кому-нибудь мог предложить. И Хоффмана это жутко раздражало, пусть он и пытался не показывать вида, дабы не обидеть её. В конце концов, он имеет право на отдых. Имеет право не находиться ежесекундно рядом с женой — он провёл рядом с ней целых три дня, но теперь он просто обязан возвращаться в столицу.

Перед тем, как вскочить в карету, Хоффман сухо прощается с женой, чуть более тепло — с её братом. Он старается не слишком много думать о том, что Анна уже давно стала противна ему до глубины души. Потому что это просто отвратительно — признаться себе в таком. Потому что умом Георг понимает — Анна ни в чём не виновата. Потому что поведение графини объяснимо — она ждёт ребёнка, она слишком напугана, чтобы рассуждать здраво. Разве можно было сердиться на неё за те маленькие капризы, которые Хоффману каждый день приходилось выполнять? Но он так устал… Ему так плохо, что выслушивать её требования совершенно не хочется. Георг даже думает, что пригласить в поместье одну из сестёр Анны — не такая уж плохая мысль, как казалось ему в самом начале её беременности.

Хочется думать о чём-нибудь более приятном.

Исчезновение Делюжана всех застаёт врасплох. Вряд ли кто мог ожидать, что случится нечто подобное. Министр всегда был до ужаса пунктуален и строг — он не опаздывал ни на минуту. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Реверд говорил как-то, что даже смерть жены и детей не заставила его опоздать. Что даже тогда, когда Делюжан тяжело болел, он просыпался всё в тоже время и дома начинал заниматься делами в тот час, когда обычно приходил на работу.

Георг доезжает до столицы в полудрёме — этой ночью ему так и не удалось заснуть из-за той сцены, что закатила ему Анна. И уже там выскакивает из кареты и вбегает в здание, где обычно работал Денеб Делюжан. Вбегает по мраморной лестнице, покрытой ковром, не замечая служанку, которую, кажется, если Георгу не изменяет память, Алесия называла Элодией. По имени персонажа из детской сказки.

Георг почти бежит по коридору, ведущему в кабинет, так же торопливо открывает дверь кабинета — ему просто необходимо взять здесь некоторые бумаги. Граф врывается в кабинет, быстрым шагом подходит к сейфу и набирает пароль. Три пароля — для трёх дверей, за которыми хранятся бумаги. «ЯковД». «6Июль». «10204». Те ценные бумаги, за которыми граф пришёл сюда, хранятся на месте. Хоффман берёт их и кладёт на стол, а потом закрывает сейф. Стук в дверь отвлекает его. Граф едва успевает спрятать документы в один из ящиков стола.

— Проходите, — говорит Георг немного взволнованно. — Проходите!

Дверь открывается и в кабинет несколько неуверенно проскальзывает человек. Человек, которого он видит перед собой, худ и бледен. Он кажется измождённым. Возможно, он даже болен. Той же болезнью, которой болен сам Хоффман. Но этот человек явно беден и вряд ли имеет те же возможности для лечения и поддержания здоровья, как и Георг. Но в этом человеке что-то не так. Помимо здоровья.

Должно быть, это глаза — словно бы воспалённые, смотрящие слишком цепко, слишком уверенно. Не так, как должен смотреть человек такого вида. Слишком уж решительно. Хоффман почти съёживается от нехорошего предчувствия. Надо было остаться сегодня в своём кабинете! Бумаги бы подождали…

А человек молчит. Стоит прямо напротив Георга и молчит. И смотрит. Нет — сверлит взглядом. И Хоффман уверен, не работай он до этого столько лет на старого пройдоху, его охватила бы паника. Слишком уж очевидно недобрые намерения у этого человека. А ещё — Георг отчего-то уверен, что однажды уже видел это лицо. Только вот — где? Где он видел эти глаза? Ведь видел же…

— Для чего вы пришли, сударь? — спрашивает граф, стараясь выглядеть как можно более спокойным.

Человек молчит. Словно пытается прожечь его взглядом. Хоффман тоже старается молчать. И наблюдать — за каждым действием, за каждым движением рук или ног, за каждой ужимкой на словно каменном лице. Этот человек словно бы изваяние, а не живое существо — на его лице не отражается ни единой эмоции. Ни единого волнения. Георгу даже кажется, что этот мужчина даже не мигает.

Это графа почти пугает. Пусть он и старается видом этого никак не подать. Но такое впечатление, что этому человеку совершенно безразлично, как ведёт себя граф. Такое впечатление, что незнакомец даже не видит Георга Хоффмана, хотя стоит прямо перед ним — в каких-то пяти шагах.

— Я позову охрану, сударь! — как-то не совсем уверенно говорит граф. — Уходите отсюда! Немедленно!

Мужчина не вздрагивает. Он даже не даёт своим видом как-либо понять, что слышал слова графа. Незваный гость смотрит на Хоффмана слишком пристально, чтобы он не сумел заметить какой-то стеклянности его взгляда. Георг приглушённо охает, когда видит револьвер в руках этого человека.

Выстрел раздаётся слишком внезапно. Георг Хоффман даже не сразу успевает понять, что алое пятно расплывается по его мундиру. Граф отшатывается от этого мужчины и старается опереться на что-то рукой. Уже запоздало он вспоминает, что этого человека зовут Джек, что он работал при Делюжане кем-то вроде секретаря.