Игорь Ривер - Ученица Лесника

У нее было странное ощущение того, что кто-то смотрит на нее. Безразлично, даже и не замечая почти, как она бы не заметила песчинку в горсти родниковой воды. Ну лежит, так и пусть себе лежит. Пить-то хочется. И в то же время ее явно заметили и сделали отметку на память: вот, мол, есть такая, стоит во дворе босиком и надо учитывать ее наличие. Она села на лавку, привалилась спиной к бревенчатой стене и закрыла глаза, слушая тишину. Мир медленно вращался вокруг нее, в нем что-то менялось и тихо гудела огромная, невидимая струна. Потом это гудение превратилось в шум мотора и она открыла глаза.

…

Знакомая “Нива” тормознула у забора. Иван и еще один молодой парень выскочили из нее. Второй начал возиться с другой стороны машины, а Иван подбежал к ней. Спросил:

– Где Лесь?

– В доме, – ответила она. – Что случилось?

– Да свояченица у брата рожать вдруг надумала. Ей рано еще, восьмой месяц, а тут пошла к матери, да и споткнулась на тропке, упала. Хорошо, Петр оттуда же шел. Услышал, как стонет. Он ее успокоил, да ко мне и побежал. Я – за руль. Насилу там проехал через овраги. Лесь, поможешь?

Тот уже вышел и слушал, стоя в дверях. покачал головой.

– Не проси. Не сумею. Ребенка могу испортить и ей плохо будет. Сама должна справиться.

– Да как так-то?.. – Иван всплеснул руками.

– Мне ее трогать нельзя. Будет хуже.

– В город везти – не довезем. Она ведь полдня уже мучается.

Лесь молчал. Ирина посмотрела на его хмурое лицо и решилась:

– Воду нагрейте.

– Что?

– Воду нагрейте, говорю. У нас военной кафедры не было в институте, так мы в медицинский ходили. Я, между прочим, санитарный инструктор по военно-учетной специальности. Нельзя же ее так просто бросить. Лесь поглядел на нее, подумал и ушел в дом. Сразу же вышел обратно, держа в руке ведро с водой.

– Несите ее под навес. В этот дом нельзя ей.

И спросил у Ирины:

– Такая вода сойдет?

Она сунула в ведро локоть.

– Сойдет. Иван, в машине аптечку видела. Неси сюда. И эту, которая… под навес, на сено.

Когда стонущую женщину опустили на сено, лежавшее под навесом, она без церемоний стянула с нее юбку и белье.

– У-у-у! Заросла-то как! Ладно, давай посмотрим, что там у тебя… Иван, брысь отсюда! А ты останься, мало ли помочь надо будет.

Мужик торопливо закивал.

…

Когда женщину, обнимающую завернутого в ее же кофту ребенка, наконец усадили на заднее сиденье машины и увезли, Ирина устало села на лавку и наконец расслабилась. Роды прошли тяжело. Сказался испуг и ранний срок, но все-таки все закончилось удачно. Стихли женские крики и в предгрозовую тишину вонзился жалобный детский вопль.

– Над Петькой теперь смеяться будут в селе, – сказал Лесь, стоявший сзади. – Скажут: “Ты теперь гинеколог. Сходи бабку Марию посмотри, не заросла ли совсем?”

– Он же ее муж?

– Чей? Бабки Марии!?

– Этой, которая родила.

– Нет. С чего ты взяла, что он ее муж? Он ей дальняя родня, третья вода на киселе, а муж ее – Ивана двоюродный брат, Никита-тракторист. Петька просто шел в деревню и ее лежащую увидел.

– Да? А я его помогать припрягла… Но нельзя же было ее вот так просто выгнать?

– Почему?

– Но как же?..

– Вот так. Отказать и все, с концами. Это мой дом, я в своем праве. Пойми: тут нечисти – прорва и для любого из них детский крик – приманка, как сыр для мыши. И мне тоже к новорожденному притрагиваться нельзя.

– Мне, значит, можно?

– Тебе – можно. Знахарить у женщин всегда лучше получалось, чем у мужчин. Природа у них такая. Ты и оборотня хлебом с рук покормила – и ничего, и банника мочалкой, чуть ли не в бороду, а он стерпел. Это при том, что ты и не умеешь еще ничего.

Из-за угла показалась большая серая башка. Серко подошел, понюхал руку Ирины и сел рядом. Она почесала его между ушей.

– Видишь? Мне бы он не дался, ушел бы. Тебя терпит.

– Значит вы бы так и отказали, не будь здесь меня?

Лесь вздохнул.

– Глупа же ты еще… Боль Наташке кто облегчил? Ты, что ли? Зачем я с утра печь протопил и ведро с водой на нее поставил? Почему на вас там ни одна муха не села? Люди должны понимать, что ты здесь не просто так, сбоку припека, но помочь можешь. Теперь помолчи-ка до ночи и подумай о том, когда говорить надо, а когда и нет.

Он щелкнул пальцами. Серко наклонил голову и заскулил, а Ирина поняла, что она не может сказать ни слова.

– Когда был создан первый человек, то первое, что он сделал, это начал изучать окружающий его мир, а значит собирать знания о нем. Давал имена окружающим его вещам и животным. Верно сказано, что знания – сила. Но он, хоть и был создан по образу и подобию, не смог справиться один и тогда в помощь ему была создана Ева. Так и вышло, что у женщины гораздо больше любопытства, чем у мужчины и способность к именам у нее особая. А заговор – это и есть правильно произнесенные имена. Там, где мужчина приказывает, женщина просит и уговаривает.

– И что лучше?

– От человека зависит. От таланта его, от способностей. У одних к лечению душа лежит, у других – к войне, у третьих – к богатству. Куда пошел – туда и пойдешь, но как далеко – зависит только от тебя. А что выбрать – сам, заранее, не узнаешь. Учитель может помочь, подсказать, но тех, кто способен учить, очень мало, по пальцам пересчитать можно. Поэтому и шарлатанов так много вокруг. Чувствует человек, что может что-то сделать, а как – не знает. То вспыхнет его искра, то погаснет, то чадит и воняет. Где-то получится, где-то нет. Где-то он поможет, где-то навредит.

– То есть только три направления есть?

– Это я так сказал, для примера. Но я считаю, что главных путей и есть три. Можно менять мир, можно менять людей и можно менять самого себя. Учитель должен все три дела уметь, а уж куда эти дороги его заведут: к жизни, или к смерти, никто заранее не знает. Теперь понимаешь, почему учителей так мало?

– Если умеешь одно, то к остальному не тянет.

– Да. Тяжело одновременно и добрым быть, и жестоким, и сильным, и слабым. Еще тяжелее другого этому научить. Учить нескольких людей сразу – во сто крат тяжелее. Даже у Иисуса всего тринадцать учеников было, а ведь он мог мертвого на ноги поднять. Сейчас таких людей нет и браться учить кого-то приходится с большой опаской. Ну как возьмешь, а он окажется дураком? Его ведь не бросишь потом.

– Почему? Выгнал, да нового взял.

– Это только на словах просто: “выгнал”. Есть очень старая пословица: “Когда учишь – учишься”. Если у тебя ученик есть, то и сам учитель быстрее силу набирает. Выгони его, а он часть твоей силы с собой заберет. Кому лучше будет? Так можно и вовсе без нее остаться и копить потом сто лет! Поэтому учить нужно до тех пор, пока не сможешь сказать, что более ты ему ничего передать не можешь. Тогда и отпускать можно. Сейчас редко такое бывает. Чаще ученик доживает до своей смерти, а научиться ничему толком не так и не сумеет.