Э. Мистов - Выбрать быль

С такими мыслями Шино, прогулочным шагом дойдя до знакомого перекрёстка, пропустила тихо прошуршавшую покрышками по дороге машину и, чинно перейдя по пешеходному переходу, прошла под витой аркой входа в парк. Тихо шуршали голыми ветвями деревья под лёгким ветерком, игриво бросившим в лицо гостье этого уголка природы в лицо лёгкий запах мёрзлой земли и прошлогодней листвы. Девочка сошла с дорожки и, едва оказавшись в глубокой тени, преобразилась — исчезла та нарочитая небрежность в движениях, показное поведение гуляющей школьницы с коими она проделала большую часть пути, подобралась, накинула на голову капюшон и, ловко повязав шейный платок так, что в узкой полоске открытой части тела, оставленной этими деталями гардероба, едва виднелись серьёзные зелёные глаза. С ловкостью испуганной белки взлетела на нижние ветви ближайшего дерева и, с тем же проворством, выбирая самые широкие ветви, благо облагороженные деревья почти не имели сухих и колких ветвей, принялась быстро перемещаться к центру парка по оным, словно забыв, что люди давно оставили подобные пути своим отставшим в эволюции собратьям по отряду, нагло игнорируя землю, но, однако, не производя и малейшего шума.

Совершив очередной, трудно представляемый нетренированному человеку, прыжок и замерев на слегка покачивающейся ветви, расположенной метрах в четырёх над землёй, ухватившись одной рукой за ствол дерева, обратилась во внимание. Прошёл час, маленькая шиноби так и не пошевелилась, всё так же сидя в напряжённой позе, готовясь сорваться с места на любой тревожный звук. Через полуприкрытые глаза она наблюдала за перекрёстком пешеходных дорожек, освещаемых яркими фонарями. Склонившиеся над ними ветви, в их неверных отсветах и тусклых отблесках отбрасываемых огнями далёкого города, выглядели словно жадные лапы неведомых чудищ подстерегающих неосторожную жертву дабы схватить, смять и разорвать, насладится тёплой парующей кровью.

Вновь, в который раз за день, Шино отогнала непрошеные мысли, помассировала переносицу, в попытке чуть снять напряжение и замерла в забавной пародии на позу мыслителя, с замершей у лица рукой. Кто-то приближался. Сначала послышался негромкий говор, негромкие шаги, отчётливо различимые в устоявшейся тишине, после показались двое мужчин.

Один невысокий, слегка сутулый, и прихрамывающий на левую ногу, очевидно от сказывающейся давней травмы. Одет он был в мятый серый плащ, висящий на его фигуре как на вешалке, под ним был столь же мятый серый костюм и некогда бывшая белой рубашка, от освещения или долгого использования казавшаяся не менее серой чем весь остальной наряд. Вместе с осунувшимся лицом явно несущим следы неправильного питания, злоупотребления кофе и хронического недосыпа, с порыжевшей от никотина щёточкой усов, как ни странно наиболее ухоженной деталью его облика были именно эти усы, резко контрастирующие с встрёпанной причёской. Всем своим обликом он напоминал постаревшего героя какого-то старого детективного фильма.

Маленькая шиноби узнала его — именно он не так давно ожидал её господина в машине около дома, после чего осмелился… осмелился… да как он мог?! Маленькая ладошка схватилась за рукоять верного танто, почувствовав его холодную готовность. Но, уже почти вытянув полотно стали, девочка вспомнила… "никого… если… поняла?". Чувствуя как мышцы деревенеют от прикладываемого усилия, она загнала его обратно в ножны. Приказы Осино-доно ею не обсуждались.

Второй же, на котором наблюдательница наконец сконцентрировалась, выглядел полной противоположностью своему спутнику. Среднего роста, но подтянутый, со спортивной упругой походкой, даже аналогичный костюм сидел на нём как влитой, подчёркивая мускулистую фигуру, гладковыбритое лицо было свежо, а взгляд был цепок и не замутнён пеленой прожитых лет, волосы, уложенные косым пробором один к одному лишь дополняли облик.

Первый опустился на ближайшую скамью, вытянув ноги, неторопливо похлопал себя по карманам пальто и, в следствии сего мистического действа, вытянул из них мятую пачку сигарет. Выбил из неё одну белую палочку, продул, щёлкнул зажигалкой, выбросившей сноп искр, на миг исказивших желтоватым отблеском черты его лица, и с наслаждением затянулся. Второй же, словно не желая находится в состоянии покоя, принялся нарезать круги по дорожке рядом.

Ветерок, лёгким порывом донёс до наблюдающей за ними девушки терпкий запах дешёвых сигарет, лапши быстрого приготовления и металлический запах хорошего одеколона. Не стоило и гадать какой запах кому принадлежал.

— Инспектор?

Голос у молодого был под стать облику, чистый и звонкий, почти юношеский.

— Инспектор? Сато-сан? — не дождавшись ответа продолжил вопрошать он, с той настойчивостью, что добьётся ответа и от камня, не говоря уж о флегматичном мужчине, вопросительно изогнувшим бровь в ответ на эту настойчивость, — мы теряем время. Мы должны были сейчас опросить одного из свидетелей.

Словно в доказательство он достал из кармана маленькую записную книжку и, перелистнув несколько страниц, сверился с каким-то списком.

— Никуда он не денется, — меланхолично ответил старший, — я знаю его отца. Хороший человек.

— У меня складывается ощущение, что вы знаете весь город. В той или иной степени.

Хмыкнув в ответ, называемый инспектором выпустил вверх облачко дыма, устремив в пространство задумчивый взгляд.

— Инспектор, мы уже неделю приходим сюда. Вы что-то надеетесь найти?

Молодой наконец прекратил своё орбитальное движение и замер, сомкнув руки за спиной, с видом готового получать информацию человека. Но получил в ответ лишь пожатие плечами, что, впрочем, совсем не смутило его, очевидно успевшего свыкнуться с повадками наставника.

— Итак, — вновь обратился он к своей записной книжке, — ага… число… ага. Три человека. Лёгкие черепно мозговые травмы. У одного травма челюсти. Колото-резанные раны. Убиты ударами в сердце. Дело закрыто.

Зачитав эту короткую сводку, он вновь перевёл взгляд на инспектора. Тот, впрочем, никак не прокомментировал это. Зато у невидимого им наблюдателя эти слова вызвали поток воспоминаний.

Тогда чувство ненависти, жёстко конфликтовавшее с вбитым в самые глубины разума долгом, гнало её, не позволяя надолго оставаться на одном месте. На каждый шаг назад она делала три вперёд. Бежала. Срывала голос криком, но не могла ничего поделать с собой. Сколько раз направляла острый клинок на своё горло и столько же раз в считанных миллиметрах его останавливало яростное желание жить. Впивалась ногтями в ладони ободряя себя болью и вновь шла. Гнев и боль были её спутниками без малого полгода. Кровь и до того обагряла её руки — тренировочные куклы и несколько указанных сторонних людей закончили свой путь от её клинка. Но эти трое были первыми кого она убила в порыве глухой ярости из-за почти настигнутой и упущенной цели. Особых сожалений она не испытывала, но ей было стыдно, поскольку этот поступок подвергся порицанию со стороны её господина.