Яцек Пекара - Прикосновение зла

Насколько я знал и видел, под Шенгеном погибло гораздо больше императорских солдат, так как сражение, по крайней мере на первом этапе, оказалось чрезвычайно ожесточённым. Но уважаемый господин Пляйс, очевидно, говорил о рыцарстве, потому что жертвы среди наёмников или пешего ополчения он не соизволил принять во внимание. Такова была призма, через которую смотрели благороднорождённые...

– То есть, если вас осудят, имущество достанется Оттону?

– Не думаю, мастер Маддердин, не думаю. Уж братья Эсми позаботятся о том, чтобы от моего добра не много осталось. Я знаю, что они наняли адвокатов, я знаю, что они отправили людей, чтобы выгнать арендаторов. Они заберут всё в счёт возмещения ущерба, а если не всё, то почти всё. Оттон, конечно, что-то получит, но не слишком много.

Ха, удивительная доброта моего товарища из Инквизиториума стала более чем понятной. Если Пляйс умрёт, осуждённый за убийство своей жены, от его имущества останутся жалкие крохи, а наследник должен будет разбираться с претензиями. А если Пляйса оправдают, то разве Оттон не станет его единственным наследником? Тем более что получения этого наследства, по словам самого Пляйса, который считал себя смертельно больным, не придётся ждать слишком долго.

– Ну хорошо, давайте вернёмся к вопросу, касающемуся врагов. Есть ли люди, которые будут рады увидеть вас на эшафоте?

– Господин Маддердин, – заговорил он через некоторое время, – вам не хуже меня известно, что мы не можем знать о себе такие вещи, но, Бог свидетель, я не знаю никого, о ком положа руку на сердце могу поклясться, что он желает мне зла.

Я только покивал головой, поскольку либо это были всего лишь благочестивые желания не слишком сообразительного человека, либо Пляйс действительно жил, не задевая других.

– А братья госпожи Эсмеральды?

– Никогда между нами не было раздоров. Они возненавидели меня с тех пор, как я убил их сестру. – Он гордо уставился на меня, произнося «я убил их сестру». – Впрочем, можно ли этому удивляться?

– Вернёмся к тому злосчастному дню, – предложил я. – Вот вы сидите за столом, беседуете, и... в какой-то момент... Что же такое произошло, господин Пляйс?

– Она попросила вина, – тихо сказал он. – Она была разрумянившаяся, весёлая, с блестящими глазами. А я подумал... – Он хрипло вздохнул. – А я подумал...

Он явно не мог выдавить дальнейших слов, и, наконец, схватился за грудь и закашлялся. Приступ длился ещё дольше, чем прежде, и Пляйс с трудом восстановил после него дыхание. Он тяжело рухнул на постель.

Я наклонился над полом.

– В вашей мокроте крови нет, – сказал я. – И как же тогда вы собираетесь умирать?

– Теперь нет. – Он хотел махнуть рукой, но не нашёл столько сил, поэтому едва приподнял ладонь над матрасом. – Сам удивляюсь... Но какое это имеет значение для дела?

– Действительно, никакого. Рассказывайте дальше, пожалуйста. Вы закончили на том, что она попросила вина.

Он закрыл глаза. На этот раз, наверное, уже не для того, чтобы вспомнить все подробности трагического события, а чтобы отгородиться от мира стеной закрытых век. И отгородиться от меня, так, чтобы ему могло казаться, что он исповедуется перед самим собой, а не перед посторонним человеком.

– Когда я посмотрел на неё, – заговорил он глухим голосом, – такую счастливую, улыбающуюся, красивую, когда я посмотрел на неё, то я подумал... подумал...

Матерь Божья Безжалостная! Переберёмся мы когда-нибудь через это препятствие?! – Мысленно вскричал я, но снаружи я только стиснул пальцами колено.

– ...подумал...

Я сжал на колене пальцы второй руки.

– ...я подумал, что ненавижу её, – выдавил он наконец. – И я бы с радостью стёр улыбку с её лица. Это было... это было... это было...

Ого, теперь у нас проблемы ещё с одним словом.

– Это было нечто чуждое... животное, эта ненависть, это отвращение, эта ярость. В тот миг, в тот момент, в ту минуту...

Сколько ещё он найдёт синонимов для этого слова? – подумал я.

–...тогда...

И ведь нашёл!

– Тогда она показалась мне самым мерзким, отвратительным и достойным презрения существом во всём мире. Инквизитор! – Он широко открыл глаза. – Я просто чувствовал, что моя задача, моя миссия, мой долг, стереть это создание с лица земли.

Что удалось вам на удивление хорошо, учитывая, что своём в распоряжении вы имели только свиную ногу, мысленно добавил я.

Он долго спазматически дышал, и я боялся, что это опять закончится приступом кашля. Однако ему удалось сдержаться.

– Потом я видел всё, будто во сне. Я будто находился в каком-то странном оцепенении, где не я управлял своими движениями. Я сел, наполнил бокал вином и выпил до дна. И только когда я посмотрел на неё... в её... – он горько зарыдал и спрятал лицо в ладонях, – в её мёртвое, окровавленное лицо, только тогда я понял, что натворил. Я выскочил из дома и начал кричать. Сбежались люди, а потом, ну, остальное вы знаете...

Я некоторое время посидел молча, потом встал.

– Спасибо, господин Пляйс, что поделились со мной трагическими воспоминаниями. Знайте, что я горюю вместе с вами над вашей судьбой и судьбой вашей жены.

– Я виновен, да? – Он поднял на меня полные слёз глаза.

– Это мне и нужно выяснить, – ответил я. – Скажите ещё, будьте добры, эти приступы удушья, которые вас мучают, усилились или, скорее, ослабли после этих ужасных событий?

– А вы знаете, действительно ослабли, – признал он с удивлением, словно только сейчас осознавая этот факт. – Очевидно, Бог хочет, чтобы я стоял на эшафоте полным сил, и чтобы я, не ослабленный болезнью, пережил каждый миг мучений, которые уготовит мне палач.

– Возможно, вы и правы, – сказал я. – Я вас ещё навещу, – добавил я и застучал в дверь, чтобы милиционеры выпустили меня наружу.

Мой хозяин, Эрик Грюнн, был объёмистым мужчиной в годах, с тронутыми сединой висками и неоднократно сломанным носом, который занимал без малого половину его широкого лица.

– Гость в дом – Бог в дом, – сказал он, увидев меня на пороге. – Заходите, господин, вашу комнату я уже приказал проветрить и прибрать.

– Меня зовут Мордимер Маддердин, я инквизитор, – сказал я, хотя, его, безусловно, уже успели проинформировать, кто я и как меня зовут. – Как вы знаете, я прибыл сюда, чтобы расследовать злосчастные события, жертвой которых была госпожа Пляйс. Надеюсь, что быстро покончу с делами и не буду долго вам мешаешь.

Из соседней комнаты вышел светловолосый мальчик, максимум трёх лет от роду, если мне не изменила способность оценивать возраст. Он прижался к ноге отца, и из этого безопасного укрытия с любопытством посмотрел на меня.

– Мой первенец, Михалек, – сказал Грюнн с гордостью в голосе и положил руку на плечо ребёнка.