Валерия Чернованова - Цветок из пламени

Хотя Моран мог и не остаться у любовницы на ночь. Или и вовсе пригласил ее к себе. Впрочем, последнее было маловероятно. Он и меня, свою законную жену, из койки все время выпроваживал. А уж какую-то не обремененную чувством собственного достоинства девицу…

Комната этой самой девицы обнаружилась в самом конце коридора. Следуя за тенями, отбрасываемыми гаснущим пламенем канделябров, я приблизилась к покоям мадемуазель дю Файи. Потопталась перед закрытыми дверями с минуту, а может, две.

Чувствуя, как в груди замирает сердце, нагнулась, чтобы заглянуть в замочную скважину. Как и следовало ожидать, видно ничего не было. Что еще больше распалило мое желание докопаться до истины.

Как бы ни было потом больно…

Надавила на ручку, оканчивавшуюся красивой завитушкой. Странно. Алис настолько беспечна, что не стала запираться? Или, охваченные страстью, любовники позабыли о минимальной осторожности?

Скрипнув от злости зубами, я распахнула створку. Шагнула в полумрак, смешанный с мерцанием звезд, бесцеремонно подсматривающих в окна. Я вот тоже собралась подсмотреть, готовясь к самому худшему.

Но то, что увидела, повергло меня в шок. Алис лежала на постели. К счастью, одетая.

К несчастью — мертвая.

Это поняла сразу. По неестественно бледному лицу девушки с резкими заострившимися чертами, очень похожими на дорогую элеанскую маску. По широко распахнутым глазам в обрамлении длинных густых ресниц. Остекленевший взгляд остановился на лепном узоре капители, подпирающей свод.

Одна рука безвольно свисала с кровати, касаясь побелевшими пальцами тяжелого бархата балдахина. Дрожа от ужаса, я тем не менее шагнула ближе. Еще и еще, едва не наступив на осколки, в которые превратился бокал, наверное, выскользнувший из руки Алис, когда она… умирала. Вино пурпурным пятном расползлось по светлому ворсу.

Сердце гулко ударилось о ребра. Один раз, другой.

Единая! Что же тут произошло?

Он ведь с ней ушел. А потом…

Чувствуя, что начинаю задыхаться от страха, от запаха смерти, ядом проникшего в легкие, отшатнулась от покойницы. Начала пятиться, на непослушных ногах отступая назад, пока не уперлась спиной в дверь. Зажмурилась, желая вырвать из памяти жуткую картину смерти, и бросилась прочь.

Забыть. Развеять страшное воспоминание. Не думать.

Не думать о том, кто это с ней сделал.

Мне все-таки удалось уснуть. Вернее, забыться на рассвете беспокойным сном, в котором Моран то душил, то травил несчастную Алис, то накидывал на безжизненное тело сотканный из тьмы саван. Проснулась я от собственного крика — перед глазами стояло обезображенное яростью лицо мужа с бездонными провалами вместо глаз, в которых как будто сосредоточилось все зло этого мира.

Даже темная сущность стража, заточенная в альнейском зеркале, не казалась такой безумной.

— Ваша светлость! — Испуганный возглас и шелест юбок ознаменовали появление служанки. Мадлен коснулась моего покрытого испариной лба и ахнула: — Да вы вся горите!

Ладонь девушки была прохладной, мягкой. Я едва не застонала, когда она ее убрала.

Облизав пересохшие губы, хриплым со сна голосом попросила:

— Принеси мне какой-нибудь успокаивающей настойки, да побольше. И желательно холодной.

Лучше ведро. Или целую бочку. Устрою себе успокаивающие обливания.

Я уже успела привыкнуть к внезапным всплескам силы и понять, что любое эмоциональное потрясение могло спровоцировать жар. Но стоило только восстановить душевное равновесие, и бушующее внутри пламя угасало.

Отвар вербены или что-нибудь подобное непременно помогут.

— Мне кажется, вам следует сегодня остаться в постели, — проявила заботу девушка.

Я благополучно проигнорировала ее слова, поглощенная своими мыслями.

Дрогнувшим голосом спросила:

— В Оржентеле все… как обычно? Я слышала какой-то шум из коридора.

Вообще-то, всего пару минут назад я пребывала в оковах жуткого сна и единственное, что слышала — это предсмертные хрипы несчастной, убиваемой ее любовником и моим по совместительству мужем.

К счастью, Мадлен не обратила на эти нелепые слова внимания. Всплеснула руками и, позабыв о том, что я не ее подружка, настолько ее распирало от желания посплетничать, уселась прямо на кровать со мною рядом.

— Здесь такое творится! Ужас просто! Пресветлая Витала, спаси и защити, — тараторила, захлебываясь словами.

— Мадлен! — осадила я болтушку.

Сейчас не до ее причитаний.

— Пару часов назад Бланш, служанка мадемуазель дю Файи, нашла ее мертвой.

— Госпожу дю Файи?! — прикинулась я ошеломленной. Не знаю, как это смотрелось со стороны, надеюсь, правдоподобно. Не признаваться же Мадлен в том, что я уже в курсе.

Тогда придется объяснять, зачем глубокой ночью шаталась по замку и как оказалась в покоях Алис. А главное, почему, обнаружив девушку мертвой, сбежала, словно преступница, а не разбудила весь замок.

— Она, она, — часто закивала служанка. — Та самая, которая… Ну, с мессиром маркизом. — Мадлен осеклась под моим взглядом. Наверное, было в нем что-то такое, что заставило ее съежиться, а потом еле слышно промямлить, уже без энтузиазма: — С его светлостью сейчас разговаривают. Это все, что я знаю.

— Хорошо, можешь идти.

Служанка, казалось, только того и ждала. Присела в реверансе и помчалась добывать для меня целебное снадобье. Стоило Мадлен скрыться за дверью, как я тут же о ней позабыла, сосредоточившись на Моране.

Вот ведь скверная привычка думать всегда о нем одном.

За целое утро я даже не вспомнила о де Париньяке и его никчемных попытках «поближе познакомиться». Тревога о страже оказалась сильнее переживаний, вызванных стычкой с графом. Да и не заслужил этот мерзавец того, чтобы я о нем думала.

Посему мысли о его сиятельстве были похоронены в самых дальних уголках сознания.

Правда, ненадолго. Благодаря стараниям маркиза, вскоре явившегося проведать меня, собирающуюся на утреннюю прогулку по оржентельскому парку, образ ненавистного графа снова воскрес в памяти.

— Мне нужно поговорить с мадам, — коротко обронил колдун, и Мадлен, ловко вдев в мою прическу нежно-голубое перышко под цвет шелкового с жемчужным отливом платья, поклонившись, бесшумно просочилась в приоткрытую дверь.

Моран остался стоять у входа, будто почувствовал и мой страх, и напряжение, всякий раз возникавшее между нами. От которого, казалось, сгущался воздух и немного, самую малость кружилась голова.

Некоторое время мы молчали, просто смотрели друг на друга. Я была бы и рада отвернуться, опустить голову, да только не было сил оторваться от черного омута колдовских глаз, который затягивал, парализуя тело, сминая волю.