Николай Басов - Князь Диодор

– Ты все же, князь, думай о том, как дело свое сделать, тогда… И я свою награду получу, можешь не сомневаться. – Атеном еще разок оглянулся, ничего, разумеется, нового не увидел, повернулся к выходу и через плечо бросил: – На сегодня, князь, все, теперь вам устраиваться следует, а я в посольство вернусь. Если будет что-то нужно, ты знаешь, где меня найти.

И вышел, причем даже дверь их нынешнего дома заскрипела по-особенному, словно соглашаясь с Атеномом, что к этим имперцам относиться нужно именно так, как он себя повел. И никак иначе. Все же гордые они тут, на западе, подумал князь, или это у них практичность такая?

Слуги тоже как-то расположились, и уже к вечеру, еще до ужина, действительно, все как по мановению волшебной палочки устроилось удобно и привольно. Князь походил по дому, чтобы знать, что где находится, но плохо почему-то запоминал. Дом был все же незнакомой, чужой постройки. Наконец, Диодор решил, что дом запомнится сам, когда захочет того.

А для успокоения отправился на конюшню коней морковкой угостить. На него сдуру принялся ворчать конюх, которого им привел Атеном. Смысл его негромкой, но явно неблагоприятной для князя речи, можно было понять так, что нечего, мол, коней баловать, они и без того езженные, а лишняя ласка их только испортит. Князь попробовал было поговорить с ним, но не удалось, у нового конюха было действительно немало работы и к разговорам он был не склонен.

Ужин прошел в большом зале, новая горничная, под присмотром домоправительницы, или как еще ее можно было величать – мейстерины, подала какую-то фасоль под сладким перцем и странного вида жаркое, которое все же по солдатской привычке не слишком привередничать все умяли так, что и соуса не осталось. Вот только хлеб никому не понравился, даже маг разразился тирадой, что мирквацкий хлебушек вкуснее будет.

Общего разговора не получалось, все слишком вымотались в дороге, и еще устали от обилия впечатлений. Поэтому спать легли рано, как здешние говорили – не зажигая свечей, то есть, когда едва-едва стемнело. Тем более, что их горничная, с помощью мейстерины, так постелила, что любо-дорого было в кровати укладываться.

Князь все же немного посидел перед тлеющим камином, выслушал версию батюшки, что дрова и тут плохие, один хворост, никаких полешков не сыскалось в дровяном сарайчике, и понял, что тоже устал. Вот ведь, думалось ему, когда он слипающимися глазами смотрел на язычки куцего пламени, и как вялый дым уходит в дымоход, в армии куда больше успевал исполнять, а поди ж ты, вымотался как новобранец. Да он и был, к сожалению, новобранцев в этом деле, в этом городе. Эта мысль князя доконала, и он тоже отправился к себе.

Но случилось иначе. Стырь немного повредничал днем и все же добился своего, почти без смущения решил спать в крохотном, всего-то на одну кровать будуарчике, примыкающем к комнате, которую выбрал себе спальней Диодор. И когда он услышал, что князь укладывается, неожиданно пришел, сел в одной нательной рубахе на высокий стульчик, уставился в окно, из которого открывался вид на весь двор, и подпер щеку кулаком.

– Ты чего? – спросил князь.

– Ага, князюшка мой, наверное, не ожидал, что я так близехонько к тебе окажусь? – Стырь говорил нескладно, видно было, что тоже умаялся. – А если тебе кликнуть кого захочется ночью? И мне бегать через весь двор – не привык я… А так все будет, как в армии заведено.

Князь зарылся в большие, пышные, но и тугие, не руквацкие подушки:

– Ты что же, решил по-армейски постоем тут расположиться?

– Лучше же будет, – отозвался Стырь. Но думал он о другом. – Князь, ты как думаешь, нужно караулом двор обходить?

– Зачем? В городе живем, людей вокруг много.

– Все же, ворота я проверю ночью, – решил Стырь. – Мало ли что? Здешние люди для меня – потемки, я в них ничего не разбираю. Вон, я просил два факела у воротницкой запалить, а они токмо один оставили.

– Они еще один у входа в дом воткнули, – сонно отозвался князь. – Всего два и получилось.

– Нет, что ни говори, князь, а слишком бережливые они. – Опять Стырь помолчал, дрогнул плечами, холодно ему сделалось. – И в спальнях не топят, говорил мне Густибус, что у них так заведено, чтобы под одеялом греться. А мы-то привыкли на печке…

– Ты бы не дрожал тут и не рассуждал, а спать шел.

– Идти-то, пойду, куда ж денусь… Да вот о Шамидоре думаю.

– О ком?

– Да о конюхе новом. Он, конечно, за лошадьми ходить умеет, слов нет, но без души как-то.

Князь сонно подумал, вот ведь как, Стырь, простецкий человек, а вдруг – философствовать начал. Но к этому князь привык, многие соображения Стыря бывали острее и точнее, чем иной раз у самого князя получалось. Диодору мешали происхождение, образование и привычка к дворянскому обращению, а Стырь все понимал иначе и проще, зато правдиво. Видно, такой вот день настал для князя, когда ему люди все, что думали, говорили, не смущаясь. Поэтому он, на всякий случай, спросил:

– Еще чего?

Вопрос этот Стырь знал, так Диодор спрашивал, когда хотел знать мысли человека.

– Город – чужой, и люди чужие, – проговорил Стырь.

– Говорят, на чужбине особая тоска наваливается, – отозвался князь, решив немного Стырю помочь. – Ностальжи называется по-здешнему, совсем другая штука, чем меланколи, например. Вот уж не думал, что ты к этому способным окажешься.

– Э-э, князюшка, я на родине, почитай, и не жил, как из мальцов поднялся, сразу в службу пошел, так что… мне все – дом родной, лишь бы свои вокруг были… И кони, конечно, как же без них?.. А тут иначе, боюсь, без души и люди-то живут.

– Спать иди, – уже строго приказал князь.

Стырь по-прежнему не послушался.

– Оно, конечно, Империя, у нас всего много, и везде бывать приходится… Я вот думаю, князь мой, ты бы сказал домоправше нашей меня местному говору учить, а то что же я за денщик твой, если по-чужому говорить не могу?

– Да иди ты спать, ирод окаянный! Завтра же опять подниматься придется ни свет, ни заря!

– Иду, князь, иду. Но прикажи все ж.

После рассусоливаний, которые так неожиданно из Стыря вылились, и самому князю вдруг уснуть стало сложно. Он послушал, как в недалекой своей каморке Стырь укладывается на скрипучую кровать и что-то шепчет, то ли молится, то ли ругается на холод. Хотя, вряд ли молится, наверное, все же, жалеет, что печей в спальнях феризы не ставят. И подумал, может, ему жаровню какую-нибудь отыскать, чтобы он угли из камина к себе в комнатуху затаскивал? Мейстерине это, конечно, не понравится, но ничего, обвыкнет.

После этого мысли князя перекинулись на всю их компанию. Несмотря на проведенные в дороге недели, он почему-то не мог представить себе, каковы будут в деле и Дерпен, и Густибус, и батюшка… Впрочем, нет, думать нужно наоборот – батюшка, Дерпен, и лишь в последнюю очередь Федр Густибус. Хотя, если вспомнить, как Дерпен дрался в Кебере, наверное, он хорош. И с батюшкой им свезло, его добродушие, неизменно хорошее настроение – это не последнее, что может пригодиться в деле. Только бы знать, что это за дело такое?..