Николай Басов - Князь Диодор

– Да что же я – крестьянин, что ли? – почти обиделся граф. – Я видел государя и раньше, и часто вижу, мы же призваны охранять его во многих случаях. И потом, все же прошу не забывать, я – офицер, а просто так лейтенатский патент в Луре не выдают.

– Ты прав, – согласился князь. – Прошу меня извинить, граф, за последний вопрос. Значит, ты поднял тревогу, как сам выразился, потому что…

– Воспоминания об этом деле не проходили, никак не забывались, – подхватил лейтенант. Он даже слегка помрачнел. – И сейчас они почти так же сильны, как и тогда, когда я только… Когда получил это распоряжение.

– Да, – вздохнул Густибус, – и на то, чтобы это выснить, как раз и потребовалось время… Которое прошло от исполнения приказов, и до того момента, когда ты подал рапорт, вызвавший расследование по поводу денег. Это понятно.

– Ты очень помог нам, лейтенант граф д'Атум, – сказал князь.

Гвардеец поклонился, прощаясь, в сдержанной, солдатской манере, а не в обычаях здешних хлыщей, и вышел, но дверь за ним не успела закрыться, как в кордегардию вошел своей отточенной походкой капитан Манрик тет Алкур.

– Мессиры, – объявил он, – по распоряжению маршала во избежание повторений ночного происшествия гвардия берет на себя функции эскорта и охраны вашего посольства, куда бы вы теперь не направились.

Возможно, он ожидал возражений, но их не последовало. Князь все же подумал, уж не слишком ли он перегнул палку в своей маленькой интриге с маршалом? Но вслух произнес:

– Тогда я уверен, что карета, в которой нас доставили сюда, возможно, отвезет нас и обратно.

– Я же обещал это, князь, – почти с укором отозвался капитан.

– Тогда на этом – все, – облегченно вздохнул князь, отлично понимая, что ничего на этом не закончилось, что поговорить об этом с Густибусом будет необходимо именно по свежим впечатлениям.

Но в кордегардию, с многочисленными расшаркиваниями и приветствиями вошел… Атеном, куртье имперского посольства в стольном городе Парсе. Увидев князя Диодора, он снова принялся раскланиваться, причем его повязка на голове белела так значительно, словно он для того и снял шляпу, а затем, выпрямившись, куртье со строгим лицом веско произнес:

– Князь Диодор, у меня к тебе важнейшее поручение.

Втроем они шагали по коридору, причем Атеном, естественно, по дороге с кем-то раскланивался, и это мешало объяснить, куда они, собственно, направляются. Князь присматривался к куртье с подозрением, уж не хочет ли он ему в спокойной обстановке сообщить, что удалось вызнать от пленных, но прошло слишком мало времени, и эта надежда была маловероятной, как бы костоломы посла не брали пленных в оборот. А возможно, куртье следовало разговорить, и потому князь дождался, пока никого поблизости не будет, спросил, деланно хмурясь:

– Шевалье д'Ош, я как-то не удосужился спросить у тебя, как ты проявил себя в стычке в отеле?

Куртье сморщился, даже коснулся зачем-то повязки на голове, под шляпой. Потом, едва ли не отвернувшись, что делало его ответ не вполне слышным, отозвался быстро:

– Неважно проявил себя, князь, следует признать. Сначал заряжал батюшке пистолеты, это у меня получалось сноровистей, чем у него, потом же, когда в прихожую ворвался этот дурелом, схватился с ним, но справился только с помощью батюшки. А когда стал приходить в себя и выбрался во двор, где все сражались, кто-то огрел меня по башке. Даже и вспоминать нечего, – он помолчал, – и сказать нечего. Уж извини, что я таким неловким оказался.

– Так ты все время и провалялся перед дверью? – спросил Густибус с интересом.

– Об этом-то я и говорю, – грустно отозвался Атеном. – Меня за победу вашу все похваляют, а мне самому… Только князю-послу Притуну признался, что не следует меня за героя величать, – акцент и неправильные формы слов у него стали заметнее, чем обычно.

– Жаль, что так вышло с тобой, – вынес вердикт князь. А про себя подумал, что впредь рассчитывать на куртье не следует, потому что не вполне ясно же осталось, насколько он на их-то стороне, мог и хитрость какую-нибудь устроить во время ночного боя, мог и не вполне верным оказаться.

Была в нем такая вот привычка доверять только тем, кто с ним рядом сражался, кто доказал свою верность кровью противника. И ничего с собой поделать не мог, или не хотел, хотя и признавал, что игра, в которую они оказались тут замешаны, была по ставкам таковой, что даже если бы Атеном одолел нескольких из нападающих, и тогда следовало бы держаться с ним осторожно.

Они спустились по длинным лестницам в подвалы дворца и стали пробираться такими темными и сырыми коридорами, в которых даже воздух пах крысами. Но Атеном шел уверенно, должно, знал, что делает. И оказались в высоком и широком для подземелья помещении с тремя дверями, если князь правильно посчитал едва освещенные сырыми факелами ниши, но лишь перед одной из них стояли два охранника.

Охранники знали, должно быть, Атенома, потому что смерили пришедших взглядами, но послушно расступились, звякнув тяжелыми, невиданными прежде в Парсе тяжкими кирасами. У одного в руках был бердыш, а у другого что-то вроде протазана, но он обращался с ним не вполне привычно.

Дверь открыли после долгих и гулких стуков, но все же открыли. Человечек, впустивший их, тоже был похож на крысу, низенький, с длинным, вертлявым носом, а еще больше это сравнение подтверждалось седой, неопределенного серого цвета косичкой, которая спадала на плотную, из тяжелого бархата мантию, которая когда-то была расшита серебряными знаками и галунами, а сейчас была запачкана пятнами от различных реактивов и даже в двух-трех местах прожжена.

Густибус немного даже оживился, понял, что попали они в обыденную магическую лабораторию, которая, как оказалась, в Луре имелась. В плотном, густом, как туман, полумраке, который не пытались разогнать даже многие подсвечники с толстыми, оплывшими свечами в них, кто-то негромко наговаривал что-то, спотыкаясь на длинных и сложных словах незнакомого князю языка. И лишь когда они вышли в центр помещения, когда Диодор достаточно прислушался, оказалось, что это очень старый, но все же узнаваемый в некоторых выражениях ибрит, язык давнего и едва не запрещенного тут, на западе, колдовства.

Скромно одетый и низкорослый паренек, едва ли не карлик, поправляя очки, здорово похожие на те, которые носил батюшка Иона, читал невероятных размеров книгу, едва ли не ползая по страницам носом. А за длинным столом, сплошь уставленным какими-то колбами, перевитыми стеклянными трубочками, колдовал Оприс Тамберсил. Мельком князь подумал, может и фамилия его не так звучит, а искажена мирквацкой привычкой твердо произносить звуки, как вышло-то с его именем, которое князю нравилось теперь больше – Юбер.