Диана Джонс - Дом за порогом. Время призраков [litres]

– Спасибо, – пришибленно произнес молодой человек вслед медсестре.

– Нед! – воскликнули Шарт с Фенеллой.

Нед Дженкинс улыбнулся им и протянул в сторону пациентки букет цветов. Это были герани и анютины глазки, а еще – мелкие белые цветочки, название которых она вечно забывала, и крошечные голубенькие, и жесткие желтые – все-все цветы, какие обычно высаживают в ящиках под окном. Точно – там они и росли! Теперь она вспомнила, что Нед Дженкинс снимал комнату в довольно шикарном доме на той же улице, что и она, и владельцы дома необычайно гордились своими цветочными ящиками. Пациентку разобрал смех. Смеяться было нелегко, но сдержаться она тоже не могла.

– Нед! Ты разорил целый цветочный ящик!

– На самом деле я взял по несколько цветочков из каждого, – ответил Нед. – Решил, что лучше оставлю немножко, а то меня выставят. Просто, понимаешь, денег на цветы у меня нет.

Фенелла гулко расхохоталась.

– Узнаю старину Неда! – сказала Шарт.

Пациентка смотрела на Неда сверху вниз и сама не понимала, как могла его не узнать. Наверное, рассудила она, все дело в том, что она по-прежнему думала о нем как о школьнике со светло-русым бобриком. А теперь волосы у Неда были скорее светло-каштановые, чем русые, а веснушки почти выцвели. Но она так хорошо его знала! Он учился вместе с ней в художественной школе, только поступил позднее. И тоже не умел вести разговоры об искусстве. Поэтому он был практически всегда готов посидеть с ней и попить кофе – правда, платить за кофе вечно приходилось ей, потому что у Неда хронически не было денег, – и поболтать о том, почему это все их соученики такие умные. Несмотря на это, она даже восхищалась Недом. Нед состоялся как художник. Его хорошие плохие рисунки прекрасно принимала публика. Всего неделю назад один журнал купил у него серию мини-комиксов под названием «Оливер!». Пациентка не вполне понимала, почему он сейчас прямо сам не свой.

– Ну, Салли, как ты себя чувствуешь? – спросил он.

Она оторопела. Кто из них спятил? Или она все-таки Салли? В голове все словно попадало с полок, смятение распространилось по всему телу, обернулось лавиной онемелого покалывания и отголосков боли. Она Салли. Филлис знала, что говорила. Но это же бред! Значит, та неряшливая дурнушка была Имоджин?!

Нед, похоже, не заметил ее изумления. И объяснил сдавленным голосом:

– Извини, Салли, что я так поздно. Я бы час назад приехал, но наткнулся возле музыкального колледжа на Имоджин. Она сказала, что только что побывала у тебя и ты, похоже, думаешь, что ты – она. Это совершенно выбило у нее почву из-под ног. Вот я и привез ее сюда. Салли, можно, я приведу ее и ты ее успокоишь? Она там сидит в коридоре и рыдает в три ручья.

– Конечно. – Салли почувствовала себя виноватой.

– Тащи ее сюда, – велела Фенелла. – Если скажут, что нас слишком много, мы с Шарт выйдем.

– Только передай ей, что, если вздумает тут страдать, я ее прибью, – добавила Шарт.

– Не будет, – заверил ее Нед. – Она обещала. Сейчас приведу.

Он передал цветы из ящика Фенелле – они успели подвянуть – и ушел.

Пока его не было, пациентка лежала, вполуха слушая, как Фенелла рассказывает Шарт про уроки вокала, а Шарт в ответ говорит всякое про Кембридж, и размышляла о том человеке, кем, оказывается, была. Это было неприятно. Она написала портрет Фенеллы – а больше ничего хорошего она о себе не знала. Например, она отбила Одри у Фенеллы – только для того, чтобы провести ночь на ферме Одри, потому что ей нужно было тайно повстречаться с Джулианом Эддименом для полуночного обряда посвящения Мониган. Какая глупость! И ведь чары Джулиана Эддимена на нее тоже не действовали – еще не действовали. Она знала, что у него есть склонность ко всяким мерзостям и кровожадный азарт, выходивший за рамки нормального. Именно поэтому он заставил всех провести спиритический сеанс. Но она решила стать той, кто поможет ему утолить эту мерзкую жажду азарта. Теперь-то она помнила, как ей было противно, когда он убил ту несчастную черную курицу. И даже помнила, пусть и смутно, как бежала той ночью сквозь пронизанный лунным светом туман к мертвым вязам. На эти воспоминания причудливо наложились более свежие: как она в виде призрака смотрит на девочку, бегущую через поля. Зачем она это сделала? Ведь даже история с черной курицей сама по себе была для нее чересчур. Должно быть, Салли считала, что, раз она самая нормальная из четырех странноватых сестер, надо доказать, что она может зайти дальше любой из них.

Но самое плохое было потом, когда она назавтра отшила Одри. Она прямо видела, как это делает. Да, за все это она поплатилась семью тоскливыми годами, но она не была уверена, что эту Салли, ту, которой она была тогда, стоило спасать от Мониган. И ей пришло в голову, что потому-то она и забыла, что она Салли: она себе совсем не нравилась.

– Что случилось с Одри? – спросила она.

– Тсс, – сказала Шарт. – Нед идет.

Тут она поняла, что можно было и не спрашивать. Она все вспомнила. Одри бегала за Недом Дженкинсом, да так, что все над ней потешались. Семь лет она бомбардировала его записочками, валентинками и объяснениями в любви. Она приезжала в Лондон и закатывала сцены, чем ставила Неда в ужасное положение. Нед говорил, что Одри – самая скучная девица на свете, и клялся, что не подавал ей ни малейшего повода для такой преданности. Но теперь Салли засомневалась, не кривил ли он душой. На эту мысль ее натолкнул не только букет, который собрали Нед и Одри. Она вспомнила миловидную медсестру. Нед очень ловко умел создать впечатление очаровательной беспомощности. Благодаря этому таланту он вертел Самим как хотел, управлялся с ним даже лучше Говарда. Наверняка он точно так же управился с владельцами цветочных ящиков. И все равно Мониган было за что призвать к ответу. И ее, Салли, тоже. Бедная Одри. Ее втянули во все это только потому, что она жила на ферме по соседству.

Салли посмотрела на Неда – тот как раз вернулся в сопровождении меланхоличной взрослой Имоджин. Никакой очаровательной беспомощности. Он просто места себе не находил. Салли посмотрела на Имоджин – и поняла, что по-прежнему не может поверить, что эта помятая серая мышь получилась из ангелоподобной девочки с сияющими синими глазами, которая наряжалась в желтые брючные костюмы и фасонистые зеленые пижамы. Что же случилось, что довело ее до такого состояния?

Глаза у Имоджин опухли, но было видно, что она прилагает все силы, чтобы не страдать. Она даже выдавила улыбку, когда Шарт и Фенелла сказали: «Привет, Имо!» И еще раз улыбнулась, когда Нед подтолкнул ее к койке. Салли смотрела снизу вверх на эту жалкую, унылую улыбочку и набиралась отваги, чтобы вынести очередной приступ недовольства Имоджин – того самого недовольства, которым, как она теперь понимала, Имоджин заразилась от нее. Все эти годы Салли была такая же унылая, как Имоджин.