Екатерина Боровикова - Вырай [СИ]

— Держи. — Подошла Таня, поставила чашку рядом.

Ещё здесь подозрительно много представителей самых разных религиозных конфессий — православный и католический священник ездят туда-сюда в одной машине на двоих. Также бабой Леной, местной глазастой общественницей, был замечен раввин, а я сам вчера столкнулся с испуганным лысым товарищем в оранжевом покрывале, не знаю, как оно называется. Я в религии не силён, но вроде это был буддист.

С местными они все общаются очень плотно, но в одностороннем порядке. Интересуются, выясняют, спрашивают. Сами на вопросы не отвечают. Вообще. Никто.

Потеснили администрацию сельсовета, площадь перед конторой забита машинами. Председатель молчаливый, угрюмый, старается ни с кем не пересекаться. Всё та же баба Лена узнала, что его продержали в «застенках» несколько дней, но потом выпустили. Большинство «понаехавших» ночует в городе, но много кто остаётся в «штабе».

Заинтересовал их Лес. С околицы видно, как туда каждый день отправляются исследователи. То в противочумных костюмах, то в рясах, то с оружием.

И всё тихо, спокойно, благочинно. Никакой информации ни в газетах, ни по ТВ. Новостные сайты тоже пока молчат. Уж не знаю — то ли не в курсе ещё, то ли им запретили размещать новости отсюда.

А люди между тем пообвыклись, успокоились и зажили обычной жизнью. Тем более что попытки пообщаться с властью ни к чему толковому не привели — так, развесили бумажки на магазинах, что в целях нашей же безопасности не стоит оставлять детей без присмотра, а также не надо гулять на улице после 21.00 и приближаться к берегу реки. Потому что «ведётся следствие в связи с ухудшением криминогенной обстановки в районе». И рекомендации «не распространять информацию о происходящем с целью профилактики общегосударственной паники». Всё, как обычно — власть в курсе, люди в курсе, но официально всё хорошо.

Да это и неважно — как я уже писал, мы научились справляться самостоятельно .

Макс перестал печатать. Он подумал о Последнем Звонке в школе. За два дня до праздника директриса, первая в деревне уразумевшая, что люди должны рассчитывать лишь на себя, устроила всеобщий сбор.

То, что на линейку пришли практически все жители окрестных сёл, не заинтересовало власти — откуда им было знать, что здесь такое редкость? Да и не планировалось ничего запрещённого — глава школы, посовещавшись с председателем сельсовета, уговорила Антонину Николаевну, единственную, кто хоть немного понимал, что происходит, просветить людей, как жить дальше.

Макс хотел продолжить, написать о том, что говорилось на собрании. Как резвится нечисть, не обращая внимания на копошение представителей закона и религий вокруг. Как она выкосила алкоголиков в окрестностях меньше, чем за две недели — кто-то погиб по пьяни, кто-то сошёл с ума, а кто-то, глядя на то, что творится с собутыльниками, завязал. Как Славка и Марина забросили подготовку к экзаменам, потому что у Сычковой открылись какие-то совсем уж удивительные способности, и они экспериментируют.

Но решив, что это лишнее, Максим большим глотком допил кофе, эмоционально попрощался с Кухарем, добавил постскриптум, в котором указал свой номер телефона и почтовый адрес, и нажал иконку «отправить».

— Макс. — Таня выглянула из кухни. — Заканчивай. Кушать будем.

Через две минуты, когда Бондаренко пришёл ужинать, он застал жену стоящей на табуретке возле кухонного шкафа.

— Тань, ты чего там ищешь?

— Не ищу. Я решила попробовать то, что Антонина Николаевна предложила тогда, на собрании.

В тот день старуха в свойственной ей угрюмой манере объяснила, что в поле нельзя работать в солнцепёк, потому что можно встретить полуденицу, а она защекочет, затанцует либо замучает вопросами до смерти. Или железную бабу, особенно опасную для детей.

Что не вся нечисть желает человеку зла, а вот нежить опасна вся, без исключения.

Что крест и молитва — это хорошо, но матерное слово лучше. Может, потому, что люди веру растеряли за века, и она не действует так, как надо. А, может, потому что нечисть древнее Христа.

За это предположение местную лекарку сверстницы чуть не побили. Однако её отстояли более молодые — негоже попрекать других в отсутствии религиозности, если сам о Боге вспоминаешь лишь на Рождество и Пасху.

Николаевна говорила долго. В основном о тех, кто, скорее всего, теперь живёт рядом с человеком — о домовых, кикиморах, хлевниках, овинниках. В общих чертах рассказала, как с этими, по сути, не злыми существами, подружиться. Закончила признанием, что сама очень мало знает о нечисти, но всегда готова помочь, и добавила, что за пьяными, малыми детьми и молодыми девушками надо присматривать в усиленном режиме, потому что они находятся в группе риска.

Сейчас Таня выполняла одну из рекомендаций. Поставила на верхнюю полку чашку с молоком, блюдечко с печеньем и баранками, потом деловито спросила у мужа:

— Как думаешь, если он у нас живёт, то где?

Макс призадумался:

— На кухне, это точно. Здесь тепло и вкусно пахнет. Правда, у нас печка нерабочая. Кстати, надо найти в деревне того, кто может починить. Полезный девайс в сельском доме, согласна?

Таня не ответила. Она уже слезла с табуретки и оглядывала кухню:

— Я бы на его месте под раковиной устроилась. Помнишь, как в мультике?

Макс развеселился.

— Тань, вот ты бы стала жить рядом с вонючим мусорным ведром? Я — нет.

— Тогда, может, за холодильником?

— Там места мало.

Жена нетерпеливо повела плечом:

— Ладно, положу презент рядом с угощением. А ты, дорогой домовой, — повысила голос девушка, — если ты есть, то оставь мне знак, где для тебя гостинцы класть. А то как-то неудобно — ты нам помогаешь, за порядком следишь, и вообще.

Таня вновь взобралась на стул и оставила на шкафу коробочку с детским пазлом. Николаевна говорила, что домовые любят не только вкусненькое, но и маленькие подарки, например, мелкие предметы — пуговицы, камешки — им нравится перебирать их и рассматривать. Девушка решила, что мозаика гораздо круче всяких пуговиц.

— Всё, Тань, слезай. Давай есть. — Макс потянул жену за подол халатика.

— Маня! Харэ трусить! Заходи!

— Славка, может, по домам? Зря мы всё это затеяли. — Марина переминалась с ноги на ногу и в здание заходить не спешила.

Конечно, «здание» — слишком громкое название для тех развалин, в которые превратилось имущество колхоза за последние десятилетия. Шифер много где обвалился, в маленьких оконцах давно отсутствовали стёкла, и даже кирпичная кладка стен местами обрушилась. Лошадей здесь перестали держать задолго до рождения Славы и Марины.

Зато здесь водились пауки-крестовики. Марина, выросшая в деревне, равнодушно относилась к любой живности, кроме, разве что, шершней. И пауков, живших конкретно в этой конюшне.