Богатова Властелина - Хранящая огонь [СИ]

Арьян выдохнул сдержанно и прошептал тихо, что бы слышала только она:

— У нас ещё будет на это время. Я хочу в полной мере насладиться им.

Дыхание, что до сего мига щекотало его шею, исчезло. Он ощутил, как она в его руках становится тряпичной, обмякая. Ресницы Всеславы затрепетали, как крылья бабочки. И вместо того, чтобы сжать её челюсть и впиться в сочные губы, Арьян лишь коснулся мягко, одними краями губ, её щеки, чуть задержался, мимолётно скользнув языком кожи, поймал тихий глубокий вздох и отстранился быстро, оставляя влажный след. Посмотрев на таращащихся во все глаза женщин, которые так и не заметили скрытый смысл его кажущегося на первый взгляд невинным поцелуя, развернулся и пошёл прочь. Вновь бежит от неё и жаждет с одинаковой страстью. С одной стороны, она безумно привлекала. Одурманенный её женственностью, что чувствовал он всем существом, тянулся к ней. С такой же необузданной силой отторгала, будто за этой её невинной и одновременно порочной красотой рос терновый куст. С ней почему-то невыносимо было находиться рядом слишком долго, неуютно становилось ему с ней. Как и сейчас, короткий разговор, а стоило отдалиться, как почувствовал, что какая-то часть груза всё же спала с души. Своими словами, взглядами она душила его. Волка невозможно посадить на цепь. А ведь и осень приближается. Остро ощутил, как не желает прихода холодов. Но теперь уже поздно, их отношения слишком далеко зашли, завязываясь всё туже петлёй на шее.

Арьян вышел в пустующую, наполненную лишь теплом горницу. Данимира ждать не было смысла, тот, верно, ещё нескоро возвратится, и к отцу старший княжич пошёл один. Князя нашёл на верхнем ярусе. Отец неподвижно стоял перед широким, прорубленным в толстой бревенчатой стене окном, и повернулся, когда позади себя услышал размеренные шаги.

Арьян склонился, отдав дань уважения князю, прошёл вглубь. Вяжеслав глянул на дверь, видно ожидая увидеть и младшего.

— Он внизу, скоро придёт, — оповестил и успокоил Арьян, хоть на то надеяться и не следовало.

Князь прошёл к столу, опустился в кресло широкое, мощное, украшенное резьбой, выкрашенное в алый и чёрный — цвета крови и земли, устеленное волчьими шкурами.

У отца до ухода матушки были каштановые волосы, теперь их пронизывали тысячи серебряных нитей — богатство, но какое-то неживое. Золотисто-янтарные глаза сузились, полнившиеся прежде резвостью и молодостью, будто пересохли, обесцветились, так же, как и волосы, омертвели, терпеливо и в тоже время вяло оглядывали вернувшегося сына. И Арьян в свою очередь оглядывал отца, подмечая изменения, за короткое его отсутствие случившиеся с отцом. Хоть и давалось это нелегко, они бросались в глаза, кричали, рвя его изнутри на части безысходностью неминуемого увядания, которое и не знал, как остановить. Внушительная фигура князя будто ссохлась, взгляд поблек, вокруг глаз стало больше лучинок и теней, что накладывали отпечаток какой-то вечной изнурённой усталости и бремени. Даже не думал, что утрата так подломит его. Вяжеславу ещё было очень рано уходить в тень, мог бы взять в жёны другую женщину и ещё не одну зиму править. Но воля будто покидала его, сочилась через рану, оставленную смертью княгини. И рана эта никак не хотела заживать. Отец добровольно отказывался от мирского, хоть и делал вид, что ничего не происходит, что по-прежнему следит за всем, учувствует. Однако всё больше обязанностей возлагал на сыновей, всё меньше брал на себя. Такое стремительное старение обессиливало и раздражало. Арьян смял до хруста костей кулаки.

— Ну, рассказывай, — поторопил с ответом князь, отводя взор, бросая его на крынку.

Его желание было тут же распознано челядью, светловолосый парень оказался возле стола сей же миг, налил князю золотистого мёда.

— Хан принял нас с миром.

Вяжеслав отпил немного, отставил чару, обратив внимательный взгляд на сына.

— Это я вижу, иначе ты бы не сидел передо мной.

— А больше и нечего рассказывать, но уходить он, по-видимому, не собирается.

Рассказывать о Мирине даже отцу он не собирался. Вспомнил о княжне, и чувства обострились ещё более, рванулись к ней с отчаянием. Захотелось видеть её, узнать, как она там. Нужно отправить к ней чернавку, чтобы на ночь не оставалась в одиночестве.

— Такой же упёртый, как и его отец хан Бивсар, — говорил будто самому себе князь. — Теперь он точно не отступит из-за упрямства.

— Теперь пусть знает, что есть тут хозяева свои, — вспыхнул Арьян.

Вяжеслав придавал его тяжёлым, как камень, взглядом.

— Бивсар не так прост, а яблоко от яблони не далеко падает. Обладает изворотливым умом, как и его отец. Не надейся спугнуть валганов так просто, но и, конечно, прятаться тоже не стоит, изредка да показывать оскал, но не перегибать. Это опасный враг. С давних пор.

— Мы тоже не лыком шитые, — Арьян отстранился от края стола, расправляя напрягшиеся до того мига плечи.

— Не нужно давать им повода объединяться, — продолжал князь, пропуская мимо ушей ответ Арьяна. — Вместе они — это огненный смерч, который испытало на своей шкуре наше племя не раз. Они захватили много княжеств, огненным смерчем проносятся, сжигая всё на своём пути, не только деревеньки, но таранят крепости, остроги, беря людей в рабство, сея в вольных женщинах своё семя.

В глазах Арьяна потемнело, залило внутренний взор багряной рекой, выходящей из берегов его естества. А когда такое происходило, за себя он уже не отвечал. Вспомнил, как Мирина лежала постели вождя, так отчётливо, что пронизало насквозь лютой ревностью, и та ядом мгновенно разъела нутро. Во рту аж пересохло, разум помутился. Арьян заново перенёсся в то утро, когда увидел княжну. Тогда он воспринял это не так болезненно и остро, тогда он не знал кто она, не был с ней столько времени, что пробыли бок о бок они в пути. Наверное, зная всё это, он вмиг бы нарушил наставление князя, снёс бы этому шакалу голову, не раздумывая. Арьяна пробила какая-то холодная дрожь, заколотилось глухо сердце, распирало изнутри какое-то бессилие и безысходность от того, что не знал раньше, что этот паскуда вытворял с Мириной.

Послышались шаги, разрывая сгустившуюся вокруг молчаливую топкую черноту. В полутёмную хоромину вошёл Радьяр вместе с десятником Векулой. Последний шагал, приглаживая выбившиеся на ветру светлые курчавые волосы. Мужи, отдав короткие поклоны князю, поднялись на ступень к столу. Вяжеслав махнул рукой, давая знак прислужникам подавать уже вечернюю. За окном и в самом деле начало смеркаться, полыхал на окоёме рябиновым костром закат — к холоду. Разговор полился неспешной рекой и всё о валганах да делах военных. А в голове Арьяна всё крутились сухим вихрем слова отца, обжигая. Обжигался сам, когда думал о Мирине. Едва касался мыслями княжны, а его уже опаляло нещадно до злого шипения сквозь стиснутые зубы. Опомнился тогда лишь, когда стало на улице уж совсем темно, факелов в крепежах горело всё больше, гуще наполняя хоромину жарким чадом. Мужи собирались, становилось шумно, гудели голоса, и княжича даже начало подташнивать, так паскудно стало внутри. Застолье продлится до самой полуночи, но он не мог уже остаться. И Данимир куда-то запропастился. Леший бы его побрал. Верно и с отцом не придёт поздороваться, а тот и совсем его не упоминает. Помрачнев и разозлившись до такой степени, что на месте уже не усидеть, княжич поднялся, намереваясь отправить чернавку в постоялый двор да помыться с пути. А там и княжна не заставит себя долго ждать, к полуночи явится же, как и обычно. А тем более, когда и сам, выходит, позвал. После сытого стола хотелось спать, а после пара ещё дойти до опочивальни предстояло. Мрачнея ещё больше, он спустился в горницу.