Руслан Агишев - Встать с колен [СИ]

— Услышьте меня! Я ваша плоть от плоти! — ярко освещенная фигура Тимура стояла буквально в шаге от алтаря; от его одежды, длинных мешковатых брюк высоких сыромятных сапог, шел легкий дымок. — Тело мое камень, — говоря это громким мерным речитативом, Тимур взял стоявшую на невысокой подставке рядом с алтарем чашу с водой и, незаметно погрузив туда кисть правой руки, резко вылил содержимое на раскалившиеся камни алтаря. — Кровь моя метал!

И на глаза изумленных людей и гномов Колин в шипящих парах испарявшейся воды подставил свою руку под черную жидкость расплавленного метала, которая непрерывной струей полилась из опрокинутого тигеля.

— Ох! Благие Боги! — волна изумления прошлась среди людей и перекинулась на гномов. — Ах! Подгорные Боги!

Десятки глаз смотрели как черная пылающая огнем жижа на несколько мгновений охватила всю кисть гнома и также быстро каплями стека вниз, ему под ноги.

— Боги, я ваша плоть от плоти! Я метал! — высоко вскидывая абсолютно целую, разве только чуть покрасневшую кисть, Тимур вновь заговорил. — И я огонь!

Он на какое-то мгновение повернулся к горну и мягко взмахнул рукой в свою сторону, словно выспрашивал у Подгорных Богов себе благословения. Именно так показалось всем, кто был за его спиной, но… он лишь вытряхнул из небольшого кармашка на металлическом манжете небольшой орешек с угольком внутри и сразу же положил его в рот.

Повернувшись обратно, Тимур несколько минут смотрел на свой клан. Судя по изумленным лицам одних, ошеломленных вторых и просветленных других, этот клан, действительно, становился его кланом.

Парень глубоко вздохнул через нос горячий и чуть затхлый воздух и с силой выдохнул его через рот… гигантским потоком пламени! Ярко-красный шлейф, вытянувшийся почти на метр перед ним, ясно осветил его бледное почти мраморное лицо и белые словно безумные глаза, смотрящие куда-то вдаль.

— А… А…, — раздался слитный общий возглас изумления, объединивший и людей и гномов в единую массу, прикоснувшуюся к великому чуду. — А… А…

Тимур еще раз вдохнул в себя воздух и снова выдохнул его пламенем и лишь после этого словно в дикой усталости закрыл свое лицо руками, незаметно вытаскивая из рта уже бесполезный орешек.

— Я видел их…, — тихо заговорил он в почти могильной тишине, повисшей после всех этих чудес зале. — Видел из всех, — толпа чуть поддалась вперед; все, превратившись в «одно больше ухо», боялись пропустить даже одно слово ожившей легенды — Говорящего с Богами (и каждый уже сам для себя решил, с каким именно богами говорил Колин — с Подгорными для гномов или с Благими для людей). — Видел и предков наших и священных богов… всех до единого!

Тимур сделал шаг вперед и потом начал медленно идти вдоль собравшихся, внимательно вглядываясь в лица стоявших впереди.

— Горько им видеть, что твориться на земле, — он говорил и сам проникался этой звучавшей в его голосе горечью и дичайшей тоской. — Тимур никогда не замечал за собой гениальных актерских данных, но сейчас они ему и не были нужны; просто перед его глазами стояли изнеможённые голодом лица детей, высохших до состояния мумий взрослых. — Страшно им видеть, во что превратилась земля, которую они дали нам в дар…

После всего этого нужно было быть поистине толстокожим, чтобы ни на грамм не проникнуться общей атмосферой — восторженного прикосновения к Чуду… Женщины, не скрываясь, плакали, сильно прижимая к себе маленьких деток, словно пытаясь защитить их от неведомой опасности. Глаза мужчин сверкали сдерживаемыми слезами, а их руки сжимались в кулаки.

— Люди, гномы как дикие звери готовы вцепиться друг другу в глотки… Вы хотите этого и дальше? — Тимур широко махнул рукой и откуда-то сзади, куда не доставал свет от немногих факелом и пламени печи, понуро, шаркая подошвами торбасов вышел маленький гном — сын Торгрима. — Да?

Парнишка, еще утром выглядевший полным сил и здоровья, совершенно преобразился… за счет щепотки сажи, растертой в пыль керамики, ложки свиного жира и вскормленной голивудскими фильмами фантазии Тимура.

К собравшимся вышел настоящий «доходяга», который только каким-то чудом не падал в обморок от голода. Нехватка света, умело подобранный самодельный грим подчеркнули ужасную худобы мальчишки, а легкая сутулость делала его похожим на горбуна.

— Кхе, кхе…, — он чуть кашлянул и кашель этот был сухим, шершавым. — Они все время обзывались… Полукровка, полукровка, кричали! Выродок! Сын человечки! — мальчик говорил, чуть всхлипывая, и тут Тимур отчетливо понял, что все пошло совершенно не по плану — малец не играл, он действительно чувствовал это. — А мама была хорошей… Доброй. Она и меня и папу любила… Говорила, что мы самые хорошие.

Неровно падавший свет словно специально показывал какой мальчика был несуразный — чуть крупнее чем человеческий и чуть меньше чем гномий ребенок. Но именно это и делало его таким беззащитным, что стоявшие за спинами мужей женщины (и гномы и люди) начинали под всхлипывать вслед за ним.

— А они все узнали про нас с мамой…, — от людей все это время веяло ясной волной сочувствия; большая часть же гномов слушала историю полукровки настороженно. — И папке руку отрубили… Мама же после этого, — маленький гном уже не скрываясь зарыдал. — Мама умерла… и папа сразу же заболел.

Тимур из полумрака подал незаметный сигнал рукой и всхлипывающий парнишка, пятясь назад, исчез в темноте.

— Гномы калечат гномов, гномы ненавидят гномов…, — Тимур вышел вперед и заговорил сначала тихи, а потом набирающим силу голосов. — Гномы выбрасывают маленьких детей на улицу… Вы этого хотите?

Парень сделал несколько шагов в сторону и вновь пропал с глаз собравшихся, а ему на смену вышла другая фигура. «Так… а сейчас поддадим жару, — пробормотал про себя Тимур, пристально наблюдая за лицами тех, кто стоял в первом ряду. — Думаю, история любви будет в тему!».

— Мы с самого детства были рядом. Всегда! Играли вместе, а когда выросли часто бродили по бесконечным тоннелям нашего подземного города, — переливчатый женский голос Амины наполнил зал Священного алтаря. — Мы никак не могли договориться друг с другом. Говорили и говорили… Рассказывали о чем угодно — о том, как провели день, что делали, о чем думали, — и таким добрым и теплым веяло от ее слов, что на лицах и гномов и людей сами собой появлялись улыбки. — Нам было очень хорошо вместе… Однажды, он ушел в людской город с нашим караваном, а вместо него пришел ОН, — тут ее голос резко изменился, приобретя тяжелый тоскливый оттенок. — ОН сказал, что каравана нашего больше нет. На него напали наемники, а его, моего…, — она на несколько мгновений замолчала словно набиралась сил. — Его больше нет! Вы понимаете, что его больше нет! — Амина закрыла лицо руками и зарыдала. — Я знаю, кто это сделал! Я знаю! Это был он! — с вызовом закричала она, сжав руки в кулаки. — Это Кровольд! Это он, убил его он, Кровольд! Этот ублюдок!