Александр Ледащёв - Редхард по прозвищу Враг-с-улыбкой [СИ]

— Да, девочка, — прошипел Враг-с-улыбкой, — не так уж это и просто — любить змелюдя.

На вопли ведьмы сбежалась охрана, но подойти к Редхарду не решились, просто потому, что он принадлежал старшей ведьме — мистре Удольфе.

Вскоре появилась и она, в сопровождении своих дуэний. Редхард прикрыл глаза. Она была слишком красива. И ему казалось, что это несправедливо. Почему, он и сам не знал толком, но временами он думал, что такая красота должна даваться лишь той, кто несет добро и свет, но случай слеп, а боги порой любят пошутить. И сияющая невероятной, ослепительной красотой, красотой, сотканной, казалось, из грез всех мужчин мира, мистра Удольфа была ему невыносима.

— Глупая курочка! — чуть подняла голос Удольфа, — твой счастье, что он не обезобразил тебе лицо или не лишил глаза. А теперь знай, что слизь, которая выделяется при ударах когтей или хвоста, при укусе змелюдя, не даст моему волшебству убрать шрамы бесследно, против этой отравы нет средств, она много старше любой человеческой магии.

— Краткая лекция о змелюдях, прочитанная в ведьминой берлоге ведьмой-самоучкой змелюдю, — раздалось шипение Врага-с-улыбкой. Он засмеялся. Удольфа рассмеялась в ответ, словно рассыпав горсточку хрусталя по серебряному подносу.

— О тебе я тоже не забыла, мой злобный пленник, о, нет, не волнуйся, свое ты получишь! — пропела она, пока дуэньи перевязывали скулящую от боли Реббу.

— У тебя что — тоже необоримое желание моей любви? — осведомился Редхард, прекрасно понимая, что второй раз ему уже не повезет. Понимая, а потому говоря просто так, вслух, только для того, чтобы добавить хоть чуть горчички в сияющую улыбку Удольфы.

— О, нет, мой злобный друг. Не хочу я даже твоей любви. Но люди, те самые люди, которых ты защищал, думают, что ты добр и справедлив, а на самом деле ты злой, нехороший человек! Как долго теперь Реббе придется обходиться без колдовства, ты не подумал? — в голосе ее слышался нежнейший, как шелест слепого дождя по листве, укор. Редхард расхохотался и плюнул в нее. Не попал. Улыбка медленно сошла с ослепительного лица ведьмы.

— Принесите сюда длинный прут, жаровню и альфавиллу, — приказала она страже. Те молча исчезли за дверью, почти моментально вернувшись с длинным прутом, с поперечной широкой планкой на конце, отчего приспособление немного смахивало на швабру, двое с трудом внесли набитую (когда только успели, подумал Враг) углями жаровню, а третий внес длинный деревянный ящик дорогого дерева, который поставил на пол, откинув для того специальные ножки. В нем оказалась, на первый взгляд, куча железных обломков, как показалось врагу.

«Напоят расплавленным железом или что еще выдумают? Только бы не сожгли глаза» — думал Враг-с-улыбкой. Мысли часто становятся делами, порой даже чужими и он усилием воли подавил эту мысль.

— Что такое «альфавилла»? — спросил он. Лишь бы не молчать.

— А, да. Извини, я не подумала, что ты не знаешь этого. Это набор литер, железных литер, которые собираются в нужное нам для того или иного клейма, слово. Они вставляются в эту железную поперечину, раскаляются и прижимаются к коже. Прости. К шкуре, в твоем случае, — спокойно, как на чаепитии, поведала Редхарду Удольфа.

— Ясно. И что вы думаете на мне написать? Молитву от злых духов и ведьм? — спросил Враг. Голос, который шел из его рта, был ему все еще очень непривычен, но, как ни дико бы это звучало, начинал нравиться, свой всегда казался ему слишком чистым и высоковатым, несмотря на постоянную трубку.

— Нет, милый, нет. Кто же портит сюрприз? — искренне удивилась ведьма и что-то шепнула тому, кто принес «альфавиллу». Тот поклонился, выбрал неспешно несколько литер, прикрепил их, как и обещали Редхарду, к поперечине и пристроили конструкцию в угли.

— Пока мы ждем, может, ты хочешь что-то еще спросить? — вежливо спросила Удольфа.

— Да. Чайку бы. И трубку, — проговорил Редхард равнодушным голосом.

— Извини, это чуть позже, — совершенно серьезно отвечала Удольфа.

Наступило молчание. Тянуло запахом окалины, горящим углем, шипел сыроватый воздух каземата, а над головой Редхарда переговаривались возбужденно собравшиеся зрители.

— Готово, госпожа, — раздался писклявый голосок палача, следившего за нагреванием «альфавиллы».

— Ничего не хочешь мне сказать перед этим? — Удольфа указала длинным белым пальцем на орудие пытки. — Мне или, может быть, Реббе?

— Отчего же, хочу. Если бы ты понимала, что такое мужская любовь, что такое зов плоти, то ты бы бросила всю эту ораву недоумков, вышла замуж за достойного пастуха или золотаря, и счастливо жила бы с ним, рожая детей, а потом пестуя голозадых внуков. Били бы тебя редко, только по праздникам, да и то только под пьяную руку, ты бы червем копалась в огороде, а ночью… М-м-м… Не опишу, нет. Что ты теряешь? Подойди ко мне, подойди, и я своим хвостом дам тебе примерное представление о том, про что говорил. Я засуну тебе его меж ног так, что он выйдет через твои костлявые ключицы, низкая ты, смешная, уродливая душой и рассудком, мразь, — спокойно проговорил Редхард.

Лицо Удольфы, несмотря на ее мастерское владение собой, на миг исказила такая гримаса, что Редхард убедился — люди и вправду имели в своих предках змелюдей, таких, каким был он сейчас. Но ведьма моментально взяла себя в руки и усмехнулась.

— Редко я более верно и подходяще к случаю складывала литеры в слова, которые мы выжигали, чем в этот раз, — сказала она и махнула рукой.

Держа прут за самый конец и стоя от Врага-с-улыбкой как можно дальше, палач поднял свое орудие и раскаленные буквы впились Редхарду в правую щеку, прошли тонкий роговой слой, кожу и уткнулись в кость.

В жизни Редхарду часто приходилось испытывать боль, но ему или удавалось поквитаться, что отчасти, как вы знаете, ее умаляет, или же, если она происходила от причин природных, слепых, была возможность как-то ее усмирить, исцелить. Стерпеть, самое главное. Здесь же, в склепе под землей, среди ведьм и тупых их рабов, Редхард, обращенный в змелюдя, предка человека, о чем помнили только ведьмы, а люди забыли, обнаженный, прикованный к стене, в перекрестье десятков глаз, обращенных на него (в коридоре и на галерке сверху толпились ведьмы, оборотни, вампиры и прислуга), проигравший, не сумевший спасти единственного своего друга, старика Ролло, здесь, в каменном мешке, который могли в любой момент и завязать, говоря фигурально, над его головой, Редхард не вынес и, дернувшись, вгоняя шипы ошейника себе в шкуру, вцепился зубами в прут, на котором держалась планка с литерами и дико взревел. Рванулся так, как не рвался никогда, даже тогда, в тот раз, когда оборотень Синего Пруда кинулся ему на спину и сжал в железных объятиях.