Александр Ледащёв - На единорогах не пашут [СИ]

Вокруг замка было темно от раскинувшегося лагеря. Людей было много. Очень много. Женщин и детей, к сожалению, тоже. Но оборотни Радмарта и воины Хелла так и не смогли обескровить мой майорат.

Я проехал сквозь лагерь и приблизился к ущелью. Меня увидели со стен и через пропасть упал мост, на который и взошел, гордо избочив голову, Бурун.

В Замок Совы пришел, наконец, герцог погорелого майората.

Хельга О'Рул

… А ты… Ты и так Дома, Рори Осенняя Ночь, старик, старик проживший такую долгую жизнь, что понимаешь уже — то, что несколькими часами ранее ты сказал своему внуку — чистая правда.

«Люди не должны жить так долго, Рори — сказал ты, разводя костер. — Люди не должны жить по столько лет, сколько живу я. Они быстро забывают о том, что все-таки смертны и оттого наглеют. А за неожиданно разросшийся в длину жизненный путь, они легче и много больше совершают злых деяний, быть может, искренне веря в то, что успеют их исправить или искупить. А вот именно на это времени уже недостает» [31] Да. Глубоко. Понурая свинка глубже корень роет. Нет, действительно… (архив Белоглазого, часть не переданная Рону Зеркало) .

То, что ты в последние годы не совершил откровенного зла, не умаляет правды твоих жестоких слов. Ты прекрасно понимаешь, старик, что это в первую очередь относится к тебе — живи ты не на Нагорье, а среди Людей столько лет… Да, ты сказал правду. Если тебе и есть чем гордиться — так это тем, что ты никогда не сказал неправды своему внуку, не смотря на его возраст. Ни разу за все время…

И тут костер негромко запел… Именно, что запел — не загудел, не зашипел, давясь зеленой веткой — он пел и ты узнал этот мотив… А вскоре, отделенная от тебя костром и несколькими шагами, появилась она — в том возрасте, когда она только еще обещала стать светлым маячком Нагорья. Это была она, сомнений больше не было, она, зрение твое, уступая эльфу, ничуть не ослабло в твои годы — она, она, твое самое волшебное в Жизни Чудо, Рыжее в Медь. Расстояние меж вами ты мог бы, не вставая, покрыть одним прыжком, но что-то удерживало тебя, что-то говорило, что нет, нельзя, нельзя спешить… И ты остался на месте. А Хельга подняла узкую ладонь, словно защищаясь и ты понял — твое желание прыгнуть не прошло незамеченным. И тогда ты впервые заговорил с той, что видел уже не раз, заговорил, потому, что никогда она еще не приходила сюда и не стояла так близко…

— Я не стану спрашивать, не оттого ли ты приходишь, что мне пора собираться… Не стану спрашивать, сколько мне осталось… Не стану спрашивать и того, не обидел ли я тебя чем после смерти, моя Хельга… Я… Я лишь ломаю себе голову, почему ты всегда приходишь в том возрасте, в котором я не знал тебя… Больше всего я боюсь того, что это немой, но упрек… Что без моего появления тут, ты, Хельга… О, Хранители Нагорья, неужели я прав? Если все предопределено — то я ничего не мог сделать… Если нет — то я изменил предопределение, поверь мне, Хельга, я изменил его… Обреченный на жизнь наемника, я получил самое большое чудо, на которое только была, есть и будет способна Жизнь — я получил счастье — я нашел тебя и свой Дом… Я был твоим мужем лишь немного менее года… Это ли не изменение предопределения? Так что, моя жизнь имела смысл, все, что было до тебя и после — все обрело смысл… А теперь, в старости, я еще и могу видеть нашего с тобой сына и отвечать на вопросы моему внуку и не лгать ему… Это ли не больше всего, на что может рассчитывать человек? Я не понимаю, за что мне выпало столько счастья… Но, думаю, что после смерти пойму… Как поймет и Белоглазый… Он тоже хочет что-то понять… Я же говорю… совсем не то, что должно говорить сейчас, если сейчас вообще должно говорить… Но я так тоскую по тебе, моя Дорогая Тень… Моя половина, половина души моей, которая столько лет прождала меня на Нагорье… И цена за то, что я обрел — лишь несколько стрел в боку, Хранители, как же это смешно… Несколько стрел и отказ от какой-то ненужной короны… Так просто было это понять… Только соприкоснувшись пальцами, понять, что теперь это — одно, Одно, что навсегда…

— Так что же истинно ценно? Власть? Венец Короля? Сила? Богатства Горных Королей? Нет. Ценно то, что кто-то, кто дорог тебе, признает тебя действительно существующим. И сам является для тебя таковым. Не мираж, не химера, не миф — действительно существующим на этой Земле — Хельга перевела дыхание и открыла глаза.

Рори-Чужак, сбросив с плеча меч на вереск, стоял перед ней.

— На этой Земле и в этой Жизни — резкий голос Рори, вместо того, чтобы отрезвить Хельгу О'Рул, одурманивал ее.

— Да. На этой Земле и в этот миг. — Тут Хельга повела руками, как бы помещая в этот незримый круг Холм, Рори, кусок закатного неба, в овал, в абрис зеркала, в котором отразилась Жизнь.

— Холм — мой. Небо — мое. Он — мой. Я — его. Это все наше Навсегда — негромко пропела она. Рори чувствовал, что произошло что-то действительно важное. Истинно значимое.

— Что это? — Начал было он, но дочь Старого О'Рула прикрыла ему рот тонкими пальцами:

— Тихо. Это Обет. Его произносит девушка-эльф, когда находит Его и когда он находит Ее, чтобы стать Одним Навсегда. Молчи. Мы ждем ответ.

«Значит, счастье пряталось не в зубцах короны? А запуталось в этих, рыжих в медь, волосах?» Но тут Холмы ответили им.

… И небо взорвалось над ними ослепительными сполохами, полотнищами света, по сравнению с которыми Северное сияние — бледная моль пред роскошным махаоном.

— Я умираю всю свою жизнь — тихо сказал Рори — Но оно того стоило. Пусть даже это и в самом деле лишь сон, только сон, Дорогая Тень… Навсегда… — по изуродованному лицу Рори все еще мелькали блики взорвавшегося Неба. Но тут тонкие руки Хельги, встретившись за его шеей, потянули, развязывая, один конец его кожаной головной повязки. Повязки, без которой его никто, исключая знахаря одной из славянских княжон не видел. Седая прядь упала Хельге на руку и она, поймав ее, порывисто поднесла к губам и поцеловала, не отводя зеленых глаз от глаз Рори-Чужака. И Небо вновь лопнуло, озарив Холм закатным светом.

«Знать. Знать самое главное — для нее, для самой желанной ты — первый. И, поскольку она — эльф из Народа Холмов — последний и единственный. Но на тебя это набрасывает те же тенета… Тенета — не то слово, оно пахнет чужой, навязанной волей… Вы в одном Обете. С равными условиями. Хотя бы потому, что она — эльф из Народа Холмов… Хотя бы потому, что так честно и единственно возможно. Хотя бы потому, что ты любишь ее, дочь старого О'Рула, эльфа из Народа Холмов. И глупо звучит в горящей голове несказанное, но очевидное: «Навсегда. Это — Навсегда». Только она, лежащая на твоих худых, перевитых узкими канатами мышц, руках — навсегда. Она, разбросавшая рыжие, с отливом в багрянец, волосы, так идеально гармонирующие с облетевшими листьями. Она. Одна. Не закрывающая глаз под угольно-черными бровями. И ты, у которого было столько женщин, кажется, впервые… Это не так. Ты не ждал от себя, Рори-Чужака, воина, претендента на трон, внебрачного сына короля Рагнара Кожаные Штаны, воюющего всю жизнь, ты не думал, что способен на такую нежность. Не на те слабые, грозящие вот-вот погаснуть язычки ее, как бывало у тебя в жизни. А на ту нежность, которая появившись, обещает: «Ты думаешь, что задыхаешься от обилия меня? Нет. Это лишь слабейший из моих отголосков… Предшествующее проявление… Ты еще не знаешь, на что способна твоя звериная душа и твое, х-ха, каменное сердце… Все — чушь, ибо я пришла!»