Рошани Чокши - Золотые волки [litres]

Не обращая на него внимания, Энрике поправил манжеты своей рубашки.

– Все это время я изучал значения изображения пчелы, – сказал он. – Но только сейчас я соотнес слова Ру-Жубера и незнакомца из выставочного павильона. Оба говорили о революции. Оба носили символ в виде пчелы. Эти насекомые имеют отношение к мифологии, и, думаю, я нашел подсказку…

– Обычно ты злорадствуешь, когда оказываешься прав, – заметила Лайла. – Но сейчас не тот случай?

Энрике вздохнул.

– Сейчас я надеюсь, что не прав.

Он поставил на кофейный столик маленькую проектирующую сферу. Когда он до нее дотронулся, на стене появились изображения двух страниц из музейных книг.

На первом изображении была квадратная золотая пластина с крылатой женщиной. Ее верхняя часть была человеческой, а нижняя – пчелиной. Второе изображение представляло собой индийскую богиню в тяжелой короне, окруженную пчелами.

– Божества-пчелы часто встречаются в мифах разных народов, – сказал Энрике. – На первом изображении вы видите Фрию, одну из трех нимф, предсказывающих будущее. На втором – Бхрамари – индийская богиня пчел. Я правильно произношу ее имя, Лайла?

– Ее полное имя «Шри Бхрамари», – мягко поправила Лайла.

Энрике сделал пометку и продолжил:

– Пчелы имеют отношение и к Франции: они были символом правления Наполеона, хотя историки до сих пор спорят о том, почему он выбрал именно их.

Изображение на стене поменялось: теперь оно показывало богатое бархатное одеяние, украшенное вышитыми пчелами.

– Некоторые говорят, Наполеон не хотел тратить деньги на новое оформление интерьера, когда въехал во дворец Тюильри. Он не желал видеть повсюду королевские геральдические лилии, поэтому он просто перевернул их вверх ногами. Перевернутые лилии были похожи на пчел, вот и вся история.

Северин выпрямился в кресле.

– Ты думаешь, Ру-Жубер имеет какое-то отношение к Наполеону?

– Я не исключаю такой возможности, – ответил Энрике. – Наполеон проводил масштабные кампании в Северной Африке и на Среднем Востоке. При нем всегда был исследовательский корпус. В него входили эксперты по лингвистике, историки и инженеры, а также делегаты от Вавилонского Ордена – те предоставляли услуги силы Творения. Надо сказать, они сделали несколько потрясающих открытий.

Следующее изображение демонстрировало внушительную плиту из темного камня, полностью покрытую текстом.

– В 1799 году исследовательский корпус Наполеона обнаружил розеттский камень. Это открытие разожгло всемирный интерес к древнеегипетским артефактам. Большинство из сотворенных инструментов и предметов отошло Дому Ко́ры. В Древнем Египте пчелы считались священными насекомыми: согласно легенде, они вырастали из слез бога солнца Ра. Но я думаю, другой причиной, по которой они заинтересовали Вавилонский Орден, были их медовые соты.

– Медовые соты? – переспросила Лайла.

Конечно, соты были вкусным лакомством, но вряд ли они привлекли внимание Ордена своей сладостью.

– Это не приходило мне в голову, пока я не вспомнил слова Зофьи.

– Мои слова? – Щеки Зофьи покрылись легким румянцем.

– Ты указала на то, что медовые соты состоят из идеальных гексагональных призм.

– Что особенного в гексагоне? – спросил Гипнос.

– С точки зрения геометрии, гексагональные призмы – самая экономичная форма расположения. Они занимают очень мало места, – сказала Зофья, немного повысив голос. – Пчелы – природные математики.

– Это – гексагон, – сказал Энрике, снова сменив изображение.

– Я – человек, – передразнил скучающий Гипнос.

Северин раскрыл рот от внезапного озарения.

– Я понял.

– Что? – в один голос воскликнули Зофья с Гипносом.

Северин поднялся с кресла.

– Если продолжить линии…

– Именно, – подтвердил Энрике с мрачной улыбкой.

– Если продолжить линии, то получится… что? – Лайла не понимала, что они имеют в виду. В этот момент изображение на стене изменилось, и она увидела новый вариант гексагона, с продолженными линиями.

Лайла почувствовала холод в груди. Она узнала размытый символ, прочитанный по цепочке.

– Это – гексаграмма, – сказал Энрике. – Мы знаем, что это древний символ, имевший множество значений в различных культурах, но кроме этого…

– …Это символ Дома, – закончил Северин, не сводя глаз с шестиконечной звезды. Он рассеянно потер длинный шрам на своей ладони. – Дома, который должен быть мертв.

Гипнос вцепился в подлокотники стула.

– Ты же не хочешь сказать, что…

Северин прервал его коротким кивком. Его глаза казались совершенно пустыми.

– Падший Дом вернулся.

Зофья не могла сосредоточиться. Каждый раз, когда она закрывала глаза, в ее голове звучали слова Ру-Жубера:

«Всегда приятно иметь дело с такими дурами, как вы».

Дура.

Простое слово. Оно не имело веса, зарядового числа или химической структуры, а значит, не стоило ее внимания. И все же оно причинило ей боль. Зофья зажмурилась и сжала край черного стола в своей лаборатории так сильно, что костяшки ее пальцев побелели. Простое слово ощущалось звонкой пощечиной. Однажды в Гловно она задала теоретический вопрос о физике. Тогда ее учитель сказал:

– Ты сможешь узнать точный ответ, только если подожжешь свою парту и найдешь его в дыму.

И Зофья действительно подожгла стол.

Ей было десять лет.

В Академии Высоких Искусств дела обстояли похожим образом. Она была чересчур любопытной, чересчур странной и чересчур еврейкой. Она настолько отличалась от всех остальных, что никто не воспротивился идее запереть ее в школьной библиотеке.

Но никто еще ни разу не пострадал от того, как она думала. Или, скорее, не думала.

Но Тристан? Сгорбившийся на садовом стуле, окруженный парящими в воздухе ножами… она виновата, что он оказался в таком положении. Слезы жгли ей глаза. Она с легкостью решала математические задачи, но обычный разговор с другим человеком был для нее сложнее лабиринта. Пытаясь пройти по нему, она привела Ру-Жубера прямо в оранжерею.

С ней действительно что-то не так.

– Зофья?

Быстро моргая, она подняла голову. В дверном проходе стоял Северин с обрывком серебряной ткани в руке.

– Можно войти?

Она кивнула. Вот и все, сейчас он попросит ее уйти. После того, что она сделала, никто не захочет ее видеть.