Юлия Пушкарева - Клинки и крылья [СИ]

— Абсолютно ничего, — Альен опять вслушался в ветвистые излияния глашатая. — Его величество передаёт, что удовлетворён гостеприимством Гюлеи… Что особенно благодарен почтенной семье Ар-Дага и Ар-Лараха, которые приняли его… Что общество людей Гюлеи приятно ему не меньше, чем других его детей во всём королевстве…

— И им лестно такое слушать? — удивился Ривэн; его кривые брови поползли вверх. — Забавный народ.

— Для миншийца важно знать, что он как все, — в меру собственного понимания постарался объяснить Альен. Не то чтобы он жаждал читать мальчишке лекции, точно профессор в Академии, но это хотя бы отвлекало от мыслей о том, что предстояло им ночью. — Их это не оскорбляет, а успокаивает.

— А Сен-Иль? — резонно спросил Ривэн. В таком людном месте имя ювелира-колдуна звучало до странности недозволенно. Скользнув взглядом по полоске света на воде, Альен качнул головой.

— Мне кажется, он не был в полном смысле миншийцем… Теперь говорят о нас.

— Да ну? — оживился Ривэн. — И что именно?

— Король рад был принести справедливость в Гюлею, решить несколько споров и избавить двух путешественников от несправедливой казни, — пряча язвительную улыбку, перевёл Альен. Как тонко и дипломатично сказано — в Ти'арге никому бы не снилось. Людское правосудие во всей красе — рука об руку с людской честностью…

И путешественников-то вдруг оказалось двое вместо троих. Третий лежит на этом же острове, в гробнице под белыми камнями; но рабам, рыбакам и торговцам не обязательно знать об этом.

— От казни… — с гримасой повторил Ривэн. Искоса взглянув на него, Альен догадался, что тот вспоминает о своих энторских похождениях. — Видно, на роду мне написано в последний момент спасаться от какой-нибудь дряни.

Альен поразмыслил и решил, что формулировка ему нравится. Просто и со вкусом, что вообще-то редкость для Ривэна.

— Ну, в этом мы не отличаемся, — утешительно сказал он. Ривэн смущённо уставился в землю, пошевелил пальцами ног в сандалиях.

— Я вещи собрал, если что, милорд… Ой, — он испуганно зажал себе рот пятернёй, опять перемазанной каким-то соком вперемешку с грязью. — Альен, — тем временем глашатай на секунду умолк, не то собирая дыхание, не то разматывая новую часть свитка из рисовой бумаги. Бледно-виноватая улыбка Ривэна, однако, уже занимала Альена куда больше. — Иногда я боюсь произносить Ваше имя. Не знаю, почему.

Естественно, он не знает, почему. Кому дано знать такие вещи?…

Альену казалось, что многие в его окружении могли бы признаться в том же самом — начиная от Горо и заканчивая бородатыми сородичами Бадвагура, которые не величали его иначе как человеком, некромантом или (более снисходительные) волшебником. Есть в имени что-то жуткое, будто скреплённый обет; что-то законченное, магическое — как в любом слове. Как в песне, пропетой от чистого сердца…

Альен вздрогнул. Мысль о песне была не его — просто не его, и всё. Не из его знаний, памяти, способа думать: она никогда не пришла бы ему в голову. Он вспомнил о существе из своих снов, о девушке-птице с холодными пальцами, и почему-то его пробрала тревожная дрожь.

О чём он думал? Имя, власть имени, сила имени, магия… Фиенни.

Нет.

— Я тоже собрался, — сказал Альен и снова стал смотреть вперёд. Толпа жителей Гюлеи, придя в движение, волна за волной падала ниц перед мужчиной в маске, пока тот поднимался на палубу.

— Король так и не сказал о старухе, — заметил Ривэн после стянутого молчания, когда над берегом разлились удары гонга — ритмичные, ровные, как чьё-то громадное сердце. — А он ведь отпустил её на волю, верно? Разве это не событие?

— Событие, — согласился Альен. — Он просто старается не упоминать Сен-Ти-Йи. Пришлось бы объяснять, с какой стати он сделал это, объясняться с Люв-Эйхом… Всё-таки по закону, как рабыня, она оставалась его собственностью.

— Понятно, — кивнул Ривэн. — Проще уплыть, и дело с концом.

Альен улыбнулся — на этот раз через силу. Если Ривэн рассчитывал на шутку, получилось не так уж смешно. Хотя точнее точного: уплыть, и дело с концом… Что они совсем скоро и сделают.

Придя к морю ночью, Альен ощутил затхлый привкус дурной повторяемости. Он чувствовал это и в прошлом, когда доводилось изо дня в день, неуклонно тупея, заниматься одним и тем же (возможно, поэтому при мыслях о месте профессора в Академии или о законном титуле лорда Тоури его всё ещё пробирала дрожь)… И вот будто бы кто-то властный и насмешливый снова пустил его по старому кругу, как бродячие артисты на потеху детям пускают дрессированную белку в колесе.

Точно так же он стоял на берегу с Зелёной Шляпой. Тогда с ним тоже был Ривэн — но и Бадвагур тоже был.

И тогда Альен не пропах ещё этими проклятыми пряностями, от которых теперь не отмыться, словно от крови.

— Красиво, — вырвалось у Ривэна сдавленным шёпотом. Звёзды над Гюлеей отличались от привычных ему, и он засмотрелся на небо.

Пусть уж лучше на небо засматривается — шепнул внутри Альена кто-то объективный и злой. Он отмахнулся от этого голоса: стыдно признаваться, но копаться в чувствах Ривэна он сейчас не очень настроен.

Ривэн вызвался тащить их вещи, чтобы Альену не пришлось тратить силы, пользуясь магией. Нечего сказать, благородное предложение; но от этого Альену не стало бы ни лучше, ни хуже. Они уже плывут в Лэфлиенн с Сен-Ти-Йи — с врагом, — причём их принудили к этому: разве что-то более постыдное можно себе представить?…

Если только дом сотни поколений предков, по доброй воле отданный альсунгцам… Впрочем, хватит думать о лорде-отце — сейчас совсем не тот момент.

Альен наконец-то дорвался до моря, по которому так тосковал на душных островах Минши. Добрался до его переливчатой, тихо шуршащей глади — той ночью она казалась почему-то не чёрной, а исчерна-синей, как тёмный сапфир. До его солёного запаха, до его толщи, знающей всё обо всех. Знает ли море о новой жертве, принесённой на его берегах? Или на Бадвагура в каменной гробнице ему так же плевать, как на тело ювелира Сен-Иля, давным-давно обглоданное рыбами?…

— Ты смотришь туда, словно влюблённый, Альен Тоури, — с дребезжащим смешком заметила Сен-Ти-Йи. Старушка просеменила к воде, неловко клонясь на один бок (Альен почувствовал естественный и глупый порыв помочь); охнув, присела на корточки. Тишина стояла такая, что Альен расслышал, как скрипнули её кости, и невольно поморщился.

Отвечать он не стал. Сен-Ти-Йи глубоко ошибалась, если думала, что после похорон Бадвагура он будет снисходительнее.

— Не могу поверить, что она правда из этих, — шепнул Ривэн, остановив взгляд на затылке старухи — на растрепавшемся пучке седых волос, который выглядел, точно наспех пришпиленный комок паутины. — Ну, из тех, о ком говорил Зелёная Шляпа. Из бессмертных, тэверли или как их там…