Юлия Пушкарева - Тени и зеркала [СИ]

Только ныне покойная мать никогда не ждала его — уж в этом он не сомневался. Леди Тоури, соправительница замка Кинбралан, когда-то — блиставшая при дворе в городе-Академии красавица и известная поэтесса, была образцовой женой и матерью. Правда, с одной маленькой оговоркой: она не любила своих детей. Не просто была холодна, или неискренна, или слишком строга, а именно не любила. И это Альен знал точно — знал с первых лет жизни, каким-то подкожным чутьём. Иногда он был благодарен ей за эту нелюбовь: может быть, именно она и сделала его тем, кем он стал в итоге.

Как бы там ни было, он не вернулся домой — тем более что домом считал Долину Отражений. Туда дорога тоже была заказана: один взгляд на Долину ранил Альена, и это, кажется, осталось единственным, что могло его ранить в принципе. После того, как ушёл Фиенни, он оброс бронёй крепче любых доспехов.

Покинув Долину, Альен Тоури почти два года прожил в Кезорре, под его ярким небом, в сени странных чужих богов и напевного языка, письменность которого всё сильнее перенимала черты более удобной ти'аргской. Он вроде бы пытался разгадать тайну красного дракона из прошлого Фиенни, но на самом деле прятался от собственной памяти, беспощадно-безукоризненной. Никаких драконов он, разумеется, не обнаружил, хотя много с кем говорил — начиная с именитых волшебников, которые тоже прошли обучение у Отражений, и заканчивая дремучими ведьмами и колдунами-самоучками. Как и Дорелия или Ти'арг, то была просвещённая, цивилизованная земля, где люди давно и думать забыли о драконах, гномах и призраках.

Жаль, что Альен не мог так легко избавиться от призраков собственных…

В то утро, спускаясь по верёвочной лестнице, он вдруг ещё раз отчётливо осознал это. Альен спрыгнул на землю; опушка перелеска казалась пустой, но чутьё волшебника подсказало ему, что Соуш уже здесь и ждёт. Тот всегда скрывался где-нибудь в кустах: боялся случайных прохожих. Неуклюжий парень из соседней деревни, от рождения немой и придурковатый, но преданный и исполнительный. Их сотрудничество очень помогало Альену в том, чем он пытался заниматься.

Соуш бесшумно появился поблизости, подволакивая одну ногу и вопросительно таращась на Альена огромными голубыми глазами. Голова у него была непропорционально большая даже относительно массивного тела, волосы — светлые, жёсткие и вечно грязные, как солома. Альена забавляло подыскивать в нём сходства с разными лесными существами, о которых ти'аргские крестьянки рассказывают страшные сказки.

— Привет, Соуш. Ты принёс то, что нужно?

Слуга ткнул толстым пальцем сначала в одну, а потом в другую фляжки, прикреплённые к поясу; в одной руке у него был зажат остро заточенный колышек. Альен кивнул.

— Тогда пошли. Сегодня мы припозднились.

Сохраняя вынужденное безмолвие (а может, и не такое уж вынужденное — мычал он редко и с явной неохотой), Соуш развернулся и затопал прочь по тропе. Прежде чем последовать за ним, Альен прошёлся оценивающим взглядом по своему жилищу.

Домик-на-Дубе — так прозвали его местные; лет пятьдесят назад его выстроил местный лесничий — судя по всему, редкостный чудак. Он умер глубоким стариком незадолго до переезда Альена. Название прекрасно отражало суть: маленькая изба действительно покоилась меж ветвей старого исполинского дуба, так что в узкие окошки лезла листва, а дымовая труба нелепо торчала над кроной. Спуститься можно было по верёвочной лесенке — или по самому стволу, если уж слишком захочется острых ощущений. Альен иногда спрыгивал вниз и просто так, благо высота была небольшая. Но не ночью, конечно: мощные дубовые корни кое-где приподнимали почву на целый локоть, и переломать кости, споткнувшись о них, было очень легко. Надо полагать, лесничий видел в таком доме прежде всего защиту от волков, Альену же для его опытов было необходимо полное уединение. К тому же ему просто нравилось чувствовать, что под ногами нет твёрдой земли, а вокруг — равнодушных каменных стен. Нравились ему даже ласточки, по весне вившие гнёзда под крышей, и насекомые, вечно шуршавшие под дощатым полом.

Все магические заслоны и скрепы — невидимые обычному глазу, а для Альена мерцающие в лесном полумраке — были на месте. Отлично. Значит, можно отправляться.

Альен и Соуш двинулись к выходу из леска — к месту, где тропа расширялась, переходя в заброшенную дорогу. За разросшимися кустами и папоротником был спуск с небольшого холма, и дорога ныряла с него, уходя вдаль по Волчьей Пустоши — такой безлюдной и плоской, словно блюдо, так что Альен мог разглядеть отсюда место, куда собирался.

Путь был недалёк, но он торопился: слишком уж не хотел кого-нибудь ненароком встретить. Вскоре он заметил, что даже Соуш с трудом поспевает за ним, и с досадой пошёл медленнее. Небо над головой наливалось тяжёлой серостью, и становилось душно; Альен ощутил дурноту и понял, что вчера переборщил со снадобьями. Они помогали забыться — а значит, для него были незаменимы — но дозировку, конечно, надо рассчитывать тщательнее…

Кладбище бедняков находилось вдалеке от поселений Волчьей Пустоши, что было вполне логично: во всех уголках мира Альен встречал у людей одинаковый брезгливый страх перед смертью. Все они стремились отодвинуть её от себя, притворялись, что она к ним не относится. Когда-то он и сам поступал так же — до того, как слишком многое изменилось…

Плоские, грубо обтёсанные камни торчали из сухой, заросшей бурьяном земли вперемешку с деревянными чурбаками. Альен толкнул калитку в частоколе и привычным движением раздвинул траву, которая кое-где доходила ему до пояса. И не оборачиваясь, он знал, что Соуш идёт за ним след в след.

В тишине раздался пронзительный крик, и что-то маленькое, полосатое метнулось ему под ноги; Альен отшатнулся, но сразу понял, что задел ногой задремавшую бродячую кошку. Их тут было множество — и, пожалуй, они, да ещё хищные птицы, составляли большую часть посетителей кладбища. Следы хоть какого-то ухода виднелись лишь на нескольких могилах — статуэтки четырёх богов, мисочки с подношениями покойным, засохшие полевые цветы — и в основном это были, разумеется, более или менее свежие захоронения. Ещё бы: могила крестьянина из Пустоши — не родовой склеп лорда, за которым будут следить поколения слуг. От гроба, сколоченного из подгнивших досок, скоро ничего не останется, и даже имя, вырезанное единственным грамотеем в округе, через пару лет нельзя будет прочесть.

Альену всегда казался нелогичным ти'аргский обычай хоронить мёртвых: в Дорелии, в Альсунге, даже в Кезорре тела по традиции предавали огню. Возможно, это было связано с особым почитанием Дарекры — богини земли и ночного мрака — по сравнению с огненным Шейизом. Впрочем, он никогда не занимался вплотную местными поверьями. Мелдон, например, в детстве обожал играть со слугами и крестьянскими детьми, отличались этим и другие братья Альена — но только не он сам. Не видел он в них ничего, кроме немытых шей, грязи под ногтями и раздражающей тупости.