Макс Фрай - Вселенная Ехо. Том 2

– Я понимаю тебя, Владыка. Все люди так устроены – они ничему не верят, пока не увидят собственными глазами. А в тебе все еще довольно много человеческого. Думаю, ты слишком долго скитался по миру в этой личине.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся я. – Уж больно уютно я себя в ней чувствую. Ужасно не хочется переодеваться.

– Все равно придется. Но я уверен, тебе понравится снова обрести себя. Впрочем, спешить, наверное, не обязательно. По крайней мере, пока. Ну выбирай, что ты хотел бы увидеть в первую очередь?

– Нью-Йорк! – выпалил я.

– Какое смешное название! – обрадовался Джинн.

Этот выбор порядком огорошил меня самого: я никогда не жил в Нью-Йорке подолгу. С этим городом меня ничего не связывало – ну почти ничего. Разве что несколько досконально обследованных мною кварталов Сохо, огромные стеклянные окна художественных галерей, куда мне никогда не хотелось заходить, чтобы не разочароваться, увидев вблизи полотна, смутными пятнами мерцающие в сумерках. И еще зеленая дверь, за которой меня ждал не райский сад Герберта Уэллса, а крошечный магазинчик, торгующий карнавальными костюмами. И «Клуб-88» в Гринвич-Виллидж, где я изничтожил столько «Лонг-Айлендов», что в них можно было бы утопить новорожденного слоненка. И выпуклые глаза диковинной рыбы на базаре в Чайна-Тауне – заглянув в них, я содрогнулся, ощутив на собственном затылке ровное дыхание смерти, и внезапно понял, что мы с этой выставленной на продажу рыбиной в одной лодке, так что я не могу позволить себе роскошь ее пожалеть.

Мне было вполне хорошо в те дни, когда я шатался по Нью-Йорку, такой уж тогда у меня был период жизни – мне везде было вполне хорошо. Но сам по себе Нью-Йорк никогда не принадлежал к числу моих любимых городов. Оно и к лучшему, по крайней мере, теперь мне не грозил приступ сентиментальной хандры. С другой стороны, Нью-Йорк всегда казался мне самым живым, суетливым, пестрым и неуютным – словом, самым человеческим городом планеты. Поэтому мне казалось, вполне достаточно убедиться, что Нью-Йорк закончился. Если нет его, значит, вообще ничего больше нет, точка.

Пока я предавался размышлениям, Джинн извлек из небытия какую-то странную штуковину. В первый момент мне показалось, что предмет здорово похож на старый портативный телевизор, совмещенный с магнитофоном и радиоприемником, этакий дачный вариант. У меня самого когда-то был подобный.

Приглядевшись, я понял, что слово «похож» в данном случае не совсем уместно – это и был переносной телевизор фирмы «Sharp», произведенный в почти доисторические времена. Допотопный аппарат был разрисован чьей-то умелой рукой, совсем как пасхальное яйцо. Такой по-дикарски яркий, но изысканный орнамент был бы уместен на страницах какого-нибудь кодекса исчезнувших майя, а не на черной пластмассе корпуса электронного прибора, но вопиющее несоответствие лишь усиливало впечатление.

Джинн деловито разматывал аккуратно скрученный провод – можно подумать, у него под рукой была розетка!

– Только не говори, что нам придется подключать этот аппарат через твою задницу, – невольно рассмеялся я.

– Можно и через задницу, Владыка. И даже через твою, если пожелаешь, – усмехнулся Джинн. – Но это не обязательно. Достаточно взять конец этой штуковины в руки. Между прочим, мне впервые приходится иметь дело со столь странным устройством. Полагаю, это именно твое воображение заставило мое Зеркало Мира так дивно преобразиться.

– Да уж! – я удивленно покачал головой.

Джинн тем временем зажал штепсель в своем призрачном кулаке. Маленький тусклый экран тут же засветился голубоватым сиянием. Потом он снова потемнел, но это была совсем другая темнота, почти непроглядная чернота ночного города, где внезапно погасли все осветительные приборы. В тусклом свете ущербной луны я с грехом пополам разглядел очертания небоскребов – вполне достаточно, чтобы понять, что мне показывают именно Нью-Йорк: такое ни с чем не перепутаешь!

– Можно посмотреть подробнее? – Сам не знаю почему, но я перешел на шепот. – Увидеть вблизи какую-нибудь улицу – ну хоть Бродвей, что ли.

– Можно, – согласился Джинн. – Хочешь проверить, нет ли там прохожих? Их нет. Нигде, в том числе и в Нью-Йорке.

– Верю, – вздохнул я. – Но лучше уж увидеть это своими глазами, чтобы убедиться раз и навсегда.

Потом я вглядывался в смутные пятна темноты на экране, пока мои глаза не отказались принимать участие в этом идиотском мероприятии. Налились слезами, как и было задумано, но не от горя, от дурной работы.

На улицах Нью-Йорка было темно и пусто. Никаких видимых разрушений я не заметил. С домами все было в порядке, и многочисленные автомобили, запрудившие проезжую часть, хоть и стояли на месте, но производили впечатление совершенно целых. Не было ни пожаров, ни взрывов, ни искалеченных тел – вообще ничего из ряда вон выходящего. Можно было подумать, будто все жители Нью-Йорка просто внезапно решили, что ночью надо спать, а не жечь зазря электричество.

Впрочем, какая-то жизнь там все-таки продолжалась: на крыше огромного белого лимузина деловито суетилась нахальная нью-йоркская белка.

– Гляди-ка, – растерянно сказал я Джинну. – Белка. Живая.

– Разумеется, живая. Она – зверь, а не человек. А все происходящее касается только людей. И еще человеческих богов. Но белка – не бог.

Мне стало гораздо легче.

– Как все-таки хорошо, что они еще прыгают, эти чертовы белки, – искренне сказал я. – Слушай, ну их в баню, эти мертвые города! Лучше покажи мне какой-нибудь лес, океан… А, вот, придумал. Покажи мне китов. Если есть киты, остальное приложится. В конце концов, считается, что на их спинах держится мир.

– Когда-то он на них действительно держался, – заметил Джинн. – Просто все, видишь ли, меняется.

Через полчаса мое настроение почти пришло в норму. Я налюбовался на китов, слонов, пингвинов, сов, кенгуру и колибри, насладился видами джунглей, саванн и океанских глубин. В результате понял, что ничего на самом деле пока не закончилось, если, конечно, принять за аксиому утверждение, что люди – это еще далеко не все. Аксиома принялась как миленькая. Антропоцентризм никогда не был моим генеральным заблуждением.

Я бы еще смотрел и смотрел, но глаза, давным-давно отвыкшие от созерцания телеэкрана, забастовали.

– Ты плачешь, Владыка? – почти испуганно спросил Джинн. Я даже рассмеялся от неожиданности.

– Да нет, что ты. Просто глаза устали. Думаю, хватит с меня на сегодня этого развлечения.

Джинн вгляделся в мое умиротворенное лицо, кивнул, и экран телевизора погас. Как раз вовремя: я услышал, как скрипит песок под тяжелыми шагами Мухаммеда.

– Я нашел тех, кого искал, – сообщил пророк, усаживаясь рядом со мной.