Макс Фрай - Вселенная Ехо. Том 2

Я поморщился от боли в груди – она была короткой, но сокрушительной. Удивительное дело, я по-прежнему был способен страдать, теряя друзей. И я знал, что так будет всегда, никакое могущество и никакие метаморфозы не смогут избавить меня от боли. Разве что теперь я научился жить так, словно она разрывает чужое сердце. И на том спасибо.

– Прощай, душа моя, – тихо сказал я равнодушной темноте. – Мне было спокойно за твоей надежной спиной. И спасибо за твои чудеса, кто бы из нас их ни совершал.

Ласковый теплый ветерок дунул мне в лицо. Он принес с собой сладкий запах цветущих фруктовых деревьев, а через несколько секунд я с изумлением убедился, что мои волосы и плечи усыпаны белыми и розовыми лепестками. Самое настоящее чудо, простенькое и совершенно непрактичное, зато я твердо знал, что оно не было делом моих рук. Мой приятель Джинн услышал меня и ответил – вот и все.

Я понял, что по моей щеке ползет горячая мокрая дрянь – дань сентиментальности и явно несамурайскому воспитанию, полученному в детстве. Но миг спустя мои глаза были абсолютно сухими, тело – легким, как один из этих чертовых персиковых лепестков, а сердце – пустым и веселым, как никогда прежде. Синдбад сам подошел ко мне и опустился на песок, чтобы мне было легче забраться на его горбатую спину.

– Поехали, – сказал я.

Мой дромадер зашагал вперед размеренным шагом. Я не оборачивался, поскольку и так знал, что мои люди уже проснулись и следуют за мной как миленькие – а куда они, к черту, денутся?!

Мы так долго шли к морю, и все же оно открылось нашим взорам столь внезапно, словно до сих пор мы вообще не подозревали о его существовании.

Когда до меня дошло, что линия горизонта уже сливается не с золотисто-серым песком, а с водой, я вдруг вспомнил дурацкий старый анекдот: «Ничего себе пляжик отгрохали» и криво улыбнулся правым уголком рта. Создавалось такое впечатление, что чувство юмора сохранилось только у моей правой половины. Боюсь, рассмешить левую сейчас не удалось бы даже мистеру Бину [18] Мистер Бин – персонаж, созданный знаменитым британским комиком Роуэном Аткинсоном. ( Примеч. авт .) . И вообще никому.

– Как мы будем переправляться через море, Али? – озабоченно спросил Мухаммед.

– Как-нибудь, по воле Аллаха, – усмехнулся я.

– Ты собираешься строить корабли? – не унимался он.

– Никаких кораблей. Любой корабль станет Нагльфаром, или тенью Нагльфара, или воспоминанием о нем. Поэтому кораблей не будет.

– Думаешь, воды позволят нам пройти по ним, как по суше?

– По воде аки посуху? Это мне тоже не подходит. Ну их к дьяволу, мифы и легенды. Без них мне как-то спокойнее.

– Но как же тогда? – не отставал Мухаммед.

– Поживем – увидим, – улыбнулся я. – Еще полчаса можно не утруждать себя размышлениями. Целых тридцать минут, каждая из которых состоит из шестидесяти секунд, – ты можешь сосчитать, сколько счастливых мгновений безмятежности уготовила нам наша щедрая судьба? Будь мужественным, друг мой, и прими этот бесценный дар.

Мухаммед изумленно посмотрел на меня. В другое время и в другом месте я бы непременно подумал, что он вспоминает номер телефона, по которому можно вызвать дежурную бригаду «Скорой помощи». После долгой паузы он покорно кивнул, развернулся и уехал. Наверное, отправился транслировать мой бред коллегам.

Что касается меня самого, я честно воспользовался собственным советом и еще полчаса наслаждался возможностью не предпринимать никаких умственных усилий.

– Такая мокрая вода! – весело сообщил я небу над своей головой, когда ленивая волна прибоя с любопытством лизнула мозолистые ноги моего дромадера.

Синдбад недовольно помотал головой и отступил на шаг назад.

– Эта мокрая вода еще не знает, что она вполне может стать твердой, – сказал я Синдбаду. – Куда уж ей! В этих местах никогда не было зимы. А теперь будет.

Это решение пришло внезапно. Я вдруг вспомнил, что в природе существует такая замечательная штука, как мороз, который превращает зыбкую и ненадежную стихию в скучную, скользкую, но вполне надежную твердь.

Стоило только подумать. Мне в лицо ударил первый порыв ледяного ветра. Он дул с севера и, судя по всему, намеревался в кратчайшие сроки заморозить все, что встретится на его пути. Несколько секунд я зябко ежился, а потом просто утратил представления о «холодном» и «теплом». Температура воздуха, соприкасавшегося с моей кожей, больше не имела для меня никакого значения. Сразу бы так. Не страдал же я до сих пор от жары, путешествуя по Сахаре в самый разгар лета. Да и никто в моем войске от нее не страдал. В некоторых случаях не так уж плохо быть мертвым.

– Привал, – объявил я. – Если все так пойдет, через час можно будет ехать дальше.

– Макс, а куда подевался Джинн? – спросила Доротея. – И у кого теперь можно попросить чашечку кофе?

– Джинна больше нет. Его контракт кончился. Подозреваю, что он счастлив и свободен, чего и нам желает. Пикник закончился, дорогая, начались суровые походные будни. Впрочем, я совершенно уверен, что если ты захочешь, то получишь свою чашку кофе и вообще все, что тебе понадобится, – не знаю уж, каким способом.

– Смотри-ка, она уже у меня в руках, – растерянно сообщила Доротея. – Горячая какая… Это ты сделал?

– Не думаю. Скорее всего, ты сама.

– Но как?

– Тебе виднее, – улыбнулся я. – У меня есть хорошая новость, Дороти. Мы в стране чудес, и каждый из нас – сам себе Оз, Великий и Ужасный. И знаешь, мне кажется, так было с самого начала, еще до того, как началась эта дурацкая катавасия с концом света. Мы всегда могли все, просто никогда толком не пробовали «смочь» это самое «все» – руки не доходили. Ежедневные хлопоты, размеренный ритм жизни, скучная утренняя газета, скучный вечерний трах – какие уж там чудеса.

Доротея нерешительно кивнула и тут же отпрянула в сторону: на нее обрушился целый ворох газет. Они появлялись из ниоткуда и, медленно кружась в воздухе, опускались под ноги Доротеиной верблюдицы.

– Боже! Стоило только на мгновение загрустить, что я уже никогда не прочитаю утреннюю газету, – и вот, – пожаловалась она.

– Хорошо, что ты соскучилась именно по газетам. В противном случае на тебя могла бы свалиться толпа голых мужчин, – рассмеялся я. – Теперь тебе придется быть очень осторожной с мимолетными желаниями. Такова плата за могущество.

– Что ты со мной делаешь? – дрожащим голосом спросила она. – Что ты делаешь со всеми нами?

– Я ни с кем ничего не делаю. Оно само с вами происходит. Вернее, с нами. Можешь считать, что я – первый подопытный кролик или даже крыса. Говорят, они на редкость живучие твари… Учти, первый – отнюдь не значит «самый лучший», а посему воздержись от восторженного преклонения. Вон даже Мухаммед воздерживается.