Лорел Гамильтон - Трепет света

Эта мысль побудила спросить меня:

— Когда придут результаты генетической экспертизы, и станет достоверно известно, кто является отцом детей, а кто нет, думаете, королева потребует возвращения своих Воронов?

— Она так много раз об этом заявляла, — сказал Дойл.

— Но теперь большинство из них присягнули на верность Мерри, — напомнил Холод.

— Может ли одна клятва отменить другую? — спросил Дойл.

— Так вот почему Катбодуа сделала это, — догадалась я.

— Ты о принесенной ею присяге?

— Да.

На мгновенье мы все задумались над этим, а затем Дойл произнес:

— Королева была так занята попытками умереть, что забыла подумать о жизни, но если она полагает, что у нее лишь два варианта: либо жить и заполучить свою стражу, либо быть убитой нами за требование вернуть домой ее Воронов, тогда она может призвать тех, кто не является отцом детей, вернуться в Неблагой двор.

— Нам-то что делать? — спросил Холод.

— Не могу я отправить их на верные смерть и пытки, — сказала я.

— Катбодуа была вольна присягнуть другому, поскольку в живых не осталось ни одного принца, но мужчины из стражи не могли дать свою клятву Мерри, пока королева еще жива, — проговорил Дойл.

— Ты имеешь в виду буквально? Они не могли произнести эти слова, или их должно было ожидать какое-то проклятье за нарушенную клятву? — уточнила я.

— Последнее.

— Откуда уверенность, что этого не случилось? — спросил Холод.

— Шолто с Мерри вернули к жизни Дикую Охоту, а именно она преследует клятвопреступников среди нас, но ты же не почувствовала неправильность происходящего, когда они присягнули тебе на верность?

Я задумалась над этим и покачала головой.

— Нет, чувства неправильности не было, да и Шолто был рядом с нами, когда это случилось.

— Как может клятва королеве не давать о себе знать? — спросил Дойл.

— Ты дал свою клятву по своей воле? — поинтересовался Холод.

Дойл кивнул.

— А я нет, но это было единственной открытой для меня возможностью, единственным способом спастись от безумной гордыни короля.

— Хочешь сказать, что клятва, данная по принуждению, не имеет силы, — заключил Дойл.

— Возможно, — сказал Холод.

— Если они на самом деле присягнули мне, значит их не вынудить вернуться к королеве.

— Клятва не заставит их вернуться, а вот ее ярость и безумие могут это сделать.

Какое-то время мы просто сидели и обдумывали это. В конце концов я произнесла:

— Вот теперь поддержка кажется весьма кстати.

— Тогда давай отложим наше оружие и обнимемся, — предложил Дойл.

— Мрак не обнимается, — заметил Холод.

— Как и Убийственный Холод, — сказал Дойл.

— Обещаю никому не рассказывать, просто обнимите меня и расскажите, как отвадить короля от моих снов.

Я положила реликвию, Абен-дул, на изголовье кровати. Мы вернем его в оружейную комнату позже. Слишком опасно оставлять его рядом. Холод забрал свой нож, и мы легли на кровать, они оба обнимали меня, касаясь своими длинными руками друг друга. Мрак и Убийственный Холод может и не обнимаются, зато обнимаюсь я, и если Тараниса никак не удержать подальше от моих снов, я собираюсь побольше обниматься и поменьше спать. Я никогда не страдала от бессонницы, но горю желанием узнать, что это такое.

Все малыши спали в своих люльках. Едва я пришла в себя от кошмара, мне захотелось взглянуть на них. Разумом я понимала, что они были в безопасности, но страх всегда был в стороне от разума; может, страх и не подчинялся логике, но иногда он был логичен. Я боялась своих дядю и тетю — это было логично, но я также боялась, что мои дети каким-то образом остались в моем кошмаре — а это уже нет.

Со мной у кроватки стоял Китто. Мы держались за руки, глядя на Брилуэн. Она свернулась крошечным клубком, как если бы до сих пор спала внутри меня, пытаясь отыскать местечко между своими братом и сестричкой. Мы подошли к Гвенвифар, чтобы взглянуть на ее белые кудряшки, почти мерцающие в свете ночных ламп. Аластер развалился на спине, подбоченясь и расставив ножки, как будто так наигрался, что просто рухнул без сил, как иногда бывало с Лиамом. Были ли девочки и мальчики в таком раннем возрасте уже настолько различны? Я честно не знала, в моем окружении никогда не было детей, так что я училась по книгам и занятиям, а также на практике.

Китто обнял меня за талию, и я положила руку ему на плечи. Они стали шире со времени его прибытия, потому что Дойл настоял, чтобы этот небольшой мужчина начал заниматься в зале и даже практиковаться с оружием. Никто не рассчитывал, что Китто займет место в моей страже, но Дойл хотел, что мы все могли постоять за себя. Даже я участвовала в тренировках, пока не стала настолько большой из-за детей, что не могла нормально двигаться, а доктора не начали беспокоиться, что некоторые из упражнений могут спровоцировать преждевременные роды. Как только я восстановлюсь, я вернусь к тренировкам, потому что способность постоять за себя очень кстати после сна с Таранисом. Но ведь я и так защитила себя, верно?

— Клянусь, Мерри, малыши мирно спали на протяжении нескольких часов.

Я обняла его.

— Тебе тоже нужно поспать, ты же понимаешь?

Он улыбнулся мне, а затем снова приковал взгляд к детям, нашим детям.

— Я никогда не думал, что где-то найду свое место. Среди гоблинов меня терпели, пока я ублажал воина сильнее меня или его даму, как их покорная игрушка, но если они уставали от меня, или один начинал ревновать ко мне другого, меня выгоняли, и без хозяина я становился добычей для каждого.

Я обняла его обеими руками и притянула ближе, прижавшись щекой к его макушке с черными локонами, они были мягкими по текстуре, не похожими на волосы гоблинов, которые всегда были жесткими.

— Теперь ты один из нас, Китто.

Он обнял меня в ответ.

— У меня появилась семья, о которой я читал в книгах.

— Гоблины не так уж много читают, — сказала я.

— Не много, но моя первая госпожа научила меня читать, а потом это мое умение было так же интересно другим моим мастерам… как и секс порой.

— Ты читал им перед сном? — спросила я.

— И зачитывал договора или современные газеты.

— Не знала, что гоблинов заботит то, что происходит в мире.

— Иногда заботит.

Я прижала его ближе, потеревшись щекой о мягкость его волос. Я думала обо всех этих долгих веках, за которые он сумел выжить в культуре, которая признает только грубую силу и мощь на поле боя и секс. Похоже на отчаянное и одинокое существование.

Я попыталась поднять ему настроение, потому что тоже нуждалась в этом.

— Хорошо, что ты выучился и в сексе невероятен.

— В сексе я порой был слишком хорош, — ответил он.

Я отстранилась так, чтобы взглянуть ему в лицо.