Лорел Гамильтон - Трепет света

Рис нащупал мою руку, и мы так и лежали, держась за руки, вспоминая, как дышать, и позволяя угасать пламени и сиянию наших тел, снова становясь похожими на людей.

— Мне было это так нужно, — удалось произнести мне.

— Мне тоже, — отозвался он.

Я сжала его ладонь.

— Спасибо, что был жестче, чем хотел быть.

— Я знал, что это доставит тебе удовольствие, и обязан сделать все, чтобы подарить его тебе, раз уж ты не способна пока на полноценную связь.

— Было хорошо, очень хорошо, — ответила я.

— Я люблю тебя, Мерри.

Я повернулась к нему, чтобы подарить улыбку.

— Я тоже тебя люблю, Рис.

— Я люблю вас обоих, — сказал Гален, вернувшись из ванной с полотенцем.

— Не говори об этом там, где тебя могут услышать репортеры. Они уже исходят пеной насчет Дойла и Холода.

Гален усмехнулся.

— Чувак, я люблю тебя как брата. Брата, с которым я могу находится голышом и делить с ним любимую женщину, но только как брата.

Мы с Рисом рассмеялись, и он подтвердил:

— Только как брата.

— Это настоящая мужская дружба, но все начинает стекать на простыни.

Гален протянул салфетку. Рис привел меня в порядок, ведь, по его словам, это он меня испачкал. Полотенцем, которое он принес, я вытерлась насухо, а затем мы свернулись на постели, высокое тело Галена прильнуло ко мне сзади, а Рис тесно прижался спереди, и мы идеально совпадали. Гален накрыл своей длинной рукой мою, которой я обнимала талию Риса, независимо от их сексуальной ориентации, фейри не имеют ничего против обычных прикосновений. Мы уютно устроились под простыней в залитой солнечным светом комнате и почувствовали сонливость.

— Отчего я могла так устать?

— Меньше недели назад ты родила тройню, — напомнил Рис.

— Я уставший, потому что малыши пока плохо спят, — проговорил Гален, голос звучал приглушенно, как будто он уткнулся лицом в подушку. Будь он пониже ростом, смог бы уткнуться в мои волосы, а так, если бы он это сделал, мы не смогли бы так тесно прильнуть друг к другу, пробовали.

— Как много заботы о малышах легло на ваши плечи? — спросила я.

— Китто всегда рядом, он очень помогает.

— А как насчет остальных?

— Рис вносит свою лепту, — ответил он, обнимая нас обоих своей длинной рукой.

— Мне кажется, это успокаивает. Всегда в голове проясняется, когда держишь на руках ребенка.

— Правда? — спросила я.

— Одни из лучших своих планов я составлял, укачивая детей.

— Я знаю, что у тебя прежде были дети, но не слышала преданий о тебе как о божестве с детьми.

Теперь его тело стало напряженным, и сонливая расслабленность испарилась.

— Это было очень давно, и я не рассказывал об этом бардам. Я держал своего сына на руках, пока он умирал, не так я хотел бы, чтобы меня запомнили.

Я крепко обняла его, а Гален обхватил руками нас обоих и проговорил:

— Соболезную, Рис.

— Я повел его в бой, своего сына. Он был таким же высоким, как его мать, таким же темноволосым, как она. Он был красивым, сильным и смелым, чего еще желать отцу от сына… Он последовал за мной в бой и погиб там. Был убит одним из людских изобретений — взрывчаткой, начиненной железом. Я выследил всех из народа, сражавшегося против нас. Я убил их всех, до последнего ребенка. Уничтожил как расу, понимаете, убил их всех, каждого ребенка, пока их матери молили о пощаде. Мое горе было… чудовищно, и я пытался заглушить его кровью и смертью, и знаете, что я выяснил?

— Нет, не знаю, — мягко сказала я. Мы обнимали его, пока он рассказывал об этих ужасах почти без эмоций, как когда мы делимся чем-то страшным, чем-то слишком болезненным.

— Что их убийство не вернуло к жизни моего сына и не утешило мое горе. Я уничтожил целую расу, века культуры и открытий были потеряны, потому что они поклонялись другому богу и осмелились противостоять мне. Я запретил всем упоминать об этом народе. Вычеркнул их из самой истории, и когда моя месть свершилась в той мере, на какую только я был способен, ярость покинула меня. И осталась лишь скорбь, из-за которой я и уничтожил их, не из-за того, что они сделали, не поэтому на самом деле, а лишь бы направить свое горе в возмездие и не чувствовать боли от потери сына.

Мы обнимали его, ведь это все, что было в наших силах. Я успокаивала его, но именно Гален произнес:

— Я бы уже отдал жизнь за детей и даже представить не могу, как сильно буду любить их спустя несколько лет. Я понимаю, почему ты поступил так.

Мне хотелось обернуться и взглянуть Галену в лицо, но я не могла этого сделать, из всех мужчин в моей жизни он был тем, кто, как я думала, ужаснулся бы поступкам Риса, а не поддержал бы их.

— Я молю Богиню и Бога, чтобы ты никогда не узнал такого горя, но вот что запомни, Гален: что бы ты ни сделал, будет больно, и месть лишь отсрочит эту боль. В конечном итоге я осознал, что злился на самого себя, винил себя, потому что желал этой битвы. Я повел его на смерть. Я был его отцом и подвел его, вот почему я убил их всех. Когда я это понял, мне не хотелось, чтобы барды пели об этом. Я не заслуживал преданий. Я позаботился о том, чтобы этот народ был вычеркнут из памяти, из истории, поэтому сделал то же и с собой. Это кажется справедливым.

— Но существуют же предания о Кромм Круахе, — напомнила я.

— О, Мерри, это не было моим первым именем.

— Каким было твое первое имя? — спросил Гален.

Рис покачал головой, щекоча волосами мое лицо.

— Нет, этого имени, этого человека больше нет. Он умер вместе с людьми, которых я уничтожил за свою же ошибку. Я похоронил это имя вместе с убитыми мною детьми, потому что, когда они все были мертвы, я осознал, что они не были важнее моего сына, но и менее важными тоже не были. Они могли вырасти и стать порядочными мужчинами и женщинами, но я отнял у них этот шанс. Они были смертными, их жизнь и так была бы коротка, а я украл у них и те несколько лет, что у них были, потому что мой бессмертный сын погиб от людских изобретений. Я ужасно стыдился своего поступка, поэтому уничтожил свое имя, предания о себе, свою историю в своего рода искуплении, до чего же высокомерно полагать, что мертвых можно успокоить, наказывая себя.

Мы крепче обняли его, тихо проговаривая слова, что, как мы думали, могли его утешить, но о каком утешении здесь может идти речь? А затем я кое-что вспомнила, уж мне-то должно быть это известно.

— Почти пятнадцать лет у меня ушло на то, чтобы найти убийцу отца. Тогда Кел пытался убить меня, всех нас, так что это была самооборона, но я все равно рада, что убила его.

— Стала ли ты меньше горевать по своему отцу? спросил Рис.

Я подумала об этом.

— Да, стала. Я почувствовала, что отомстила за него.

— Если бы мой сын погиб от рук достойного врага, другого сидха, способного противостоять, обладающего магией и милостью Богини, что были у меня тогда, быть может, его убийство утешило бы меня, но я напал на людей, у которых не было ни шанса против меня. Я обладал внушающей ужас силой, с которой нужно считаться на поле битвы, и большинство из них я не трогал в бою. Я выслеживал их на улицах, в горах, везде, где бы они ни прятались. Я находил их и убивал.