Оберон Ману - Падение Коцита [СИ]

— Так что, с деревянными подставками-то? Пробовать будем?

— Нет, — ответила богиня. — С деревом может получиться как с босой ногой. Сначала вроде как ничего, а потом уже поздно. Если деревяшку разъест в толще этой слизи, далеко от входа, человек погибнет. Всё правильно: или камень, или металл…

— Очень хорошо, — сварливо сказал старший человек боя. — И как всё это изготовить? С металлом проще, у нас есть кузнец. Но где брать сам металл? А камень? Где его брать? Как обрабатывать? Чем? Опять же: любой камень подойдёт или только из Стены? А Стену долбить нельзя, богиня говорила раньше. А то вроде как по ту сторону об этом тут же узнают… Ну и что делать?

— Тебе — замолчать, — сказала богиня. — Мне — думать. А вам — готовить такие же маски для защиты вашего дыхания. Живой мох растёт внутри всех жилищ, всё остальное найдёте на «носилках богини». Вождь укажет, где они.

— Где, где, — проворчал вождь. — Здесь они, вон они, из-за того корня выглядывают. Берите, работайте. А мне и без вас хлопот хватает.

— А мне нужно ещё больше сведений о том, что внутри, — пробормотала богиня.

Перебравшись поближе к перевязанному, она положила ладони на его виски и так застыла, закрыв глаза. Выздоравливающий тоже закрыл глаза и задышал, мощно и равномерно. Богиня снова просматривала содержимое его памяти, только гораздо подробнее.

Ещё богиня копалась в закромах своей памяти. Возможно, она связывалась и с Памятью Планеты. Но люди об этом её спрашивать не стали. Люди вздохнули и отправились к носилкам. Готовить дыхательные маски для тех, кто пойдёт вперёд и вниз сквозь отраву белёсой хищной слизи.

Для себя, в общем.

Хорошо вечером, когда Мировое Дерево замедляет биение своих соков и всё подвижное в ветвях его готовится отойти ко сну. И Старейший, и Сидящие у Ствола, и Сидящие Спокойно, и гости Дерева, и все прочие — готовятся уснуть.

И Прыгающие по Ветвям, души младшего уровня развития, в телах своих, для неугомонного восторженного движения приспособленных, тоже спать собираются. И всякий раз по-разному. В смысле — собираются по-разному. Спят-то все одинаково.

Иногда, сбившись во временную стайку по внезапно вспыхнувшему интересу исследовать вот именно это, и ничто другое, — они допоздна возятся вокруг предмета своего интереса. И даже после прощания с солнышком, когда все живые души Мирового Дерева провожают глазами светило за край окоёма, никак не могут расстаться. Так и засыпают вповалку, устилают Ветвь пушистым ковром своих тел, прижавшихся друг к другу неразрывным переплетением лапок и хвостиков. И сон им снится общий.

Иногда, когда вдруг забродит внутри нечто невыразимое, из далёкого далека проявляющееся, так и стоит столбиком полночи одинокая фигурка Прыгающего по Ветвям. Головушка к небушку запрокинута, лапки, ручки детские, перед грудью сложены, а в грудке щемит от многообразия мигающих в ночном небе звёзд. И чудится: этакое, издалёка, к тебе обращающееся, без слов, на языке сердца, невыразимо и прелестно. И веет нежно ночной ветерок, спящие листья гладит. И кажется, что доносится это дуновение от самых звёздочек, юной душе шепчущих, но так издалёка, что не слыхать слов, только дыхание их, угасающее, остаток развеявшегося в вечности послания, гладит нежно вздыбившуюся от восторженности шёрстку. И спит потом Прыгающий по Ветвям, коротко и глубоко, и просыпается с осознанием того, что этой ночью произошло что-то важное, решающее, определившее в будущем его, — а что, когда — то не ведомо…

Иногда бывает и так, что внезапно загрустивший Прыгающий по Ветвям сам, отдельно и пораньше, ищет себе место для сна. И, излазив неисчислимое множество Веточек, находит наконец-то ту единственную развилку, где и кора мягче, и пространство между корой и листьями немного другое, и вообще, всё именно так, как должно быть именно с ним, именно сейчас и именно тут. И приникает тогда Прыгающий по Ветвям к Дереву, и провожает взглядом уходящее спать солнышко… Почему-то каждый раз место выбирается так, чтобы хоть краешком глаза, хоть сквозь узкую щёлочку между листьями, — но видеть солнышко. И пожелать ему спокойной ночи, тихо-тихо, из самой глубины своего маленького сердечка. И сон тогда бывает странный, не то сон, не то полусон, не то дрёма, со снами странными, со снами невиданными. Только под самое утро засыпает он крепко-крепко. Как тот, кто полночи глядел на звёзды.

Хорошо вечером, когда уставшие от дневной беготни, интереса к тому, и к этому, и вон к тому тоже, — ложатся спать Прыгающие по Ветвям.

Но насколько же лучше — утром!

Когда просыпается всё одушевлённое на Мировом Дереве. И, с замиранием сердца, ожидает появления первых лучиков возвращающегося солнышка. На какой бы стороне Дерева ни ложился спать обитатель его, он всегда проснётся перед рассветом. И переберётся на ту сторону, откуда взойдёт солнышко. И найдёт себе место. Можно одному, можно присоединиться к тем или иным, знакомым или незнакомым, не важно. Можно договориться заранее с кем-либо. Или, разобрав спутанные во сне лапки-хвостики, всем пушистым ковром промчаться быстрым скоком на утреннюю сторону Мирового Дерева. И там, дождавшись, когда первый луч нового дня вспыхнет над горизонтом, раскинуть лапки, распахнуть душу, — и влить свой голос в общий Хор Рассвета. Душа — Сообщество — Мир — Солнце. Всё соединяется в этом хоре. Так остро, чётко, ясно и уверенно можно почувствовать единство всего мироздания только утром, когда гремит Хор Рассвета. И неважно, что поёт твоё горло. Важнее концентрация на душе, на том месте в груди, где возле сердца, места входа в объём души, в единственной точке, — вдруг становится горячо и сладко. И даже самому маленькому малышу хочется сделать кому-нибудь что-нибудь хорошее. Например, вырастить вкусную-вкусную Ягодку, и — подарить. Просто так.

И звучит, звучит — каждое утро, на каждом Мировом Дереве, — всеобщий хор. Хор Рассвета. И, кажется, дрожит в восторженном биении Хора всё вокруг: и воздух, и облака, и само Мировое Дерево. И эта восторженная дрожь всеобщего единения уносится вдаль по лучикам зрения, и касается самого солнышка. И отвечает Солнце приветствующим его. И крохотная частичка Неугасимого Огня Безначального Начала, мельчайшая частичка Абсолюта в самом сердце звезды, только так, дарующе-огненно, и могущая проявить себя в этой Вселенной, — откликается на зов тот. И происходит тогда чудо из чудес: крошечная частичка Абсолюта, неотделимая от него, то есть, сам Абсолют, — отвечает обращающимся к нему. И дрожит тогда могучим трепетом величайшее из Касаний Душ, когда-либо могущее осуществиться в нашем мире. И возвращает Абсолют улыбку, обращённую к нему сгустившимися частичками мысли его. А это уже — Великое Одушевление. И нисходит оно по лучикам глаз в души подвижных, и передаётся от них всеобщему, дремотно-растущему, объединённому воедино сплетением корней его, растительному миру планеты. И от корней тех, сколько бы их ни было, распространяется дальше. И поёт, пока ещё вынужденно, тихо, пассивно, увлекаясь общим течением Хора, — вся масса мельчайших точек мысли Абсолюта, воплощённая в обитателях почвы. И весь объём обитателей почвы, вовлечённый во всеобщую волну планетарного воодушевления, тоже откликается на ответную улыбку Абсолюта. Каждый по-своему. И у некоторых начинает складываться то, что впоследствии будет отражено Зеркалами Сути, чьё наличие присуще корням всех Мировых Деревьев, — когда из множества, почти не разделённой ещё массы мельчайших пред-душ, сложится одна душа первого уровня возможности самостоятельного развития. И тогда образуется меж корней Мирового Дерева Яйцо, а в нём начинает формироваться для неё тело, тело нового Прыгающего по Ветвям.